четверг, 23 марта 2023
Он сед. Не старостью, заботами.
Бессонными ночами сед.
За тех он поседел тревогами,
Кого всю жизнь спасал от бед.
Палач жестокий, насмехавшийся
Мученьям жутким жертв своих;
Или мальчишка зазевавшийся,
Лишь вдруг оставшийся в живых…
Неважно все: кто друг, кто враг кому,
На чьей сражался стороне…
Целебный луч пронзает боли тьму.
- Идите прочь и не мешайте мне!
И не рискнет ему приказывать
Ни Темный Лорд, ни «светлый» чародей:
Обязывать иль не обязывать -
Каких лечить иль не лечить людей.
В туман сознания врывается
И боль, как зверя бьет во мгле…
Со смертью яростно сражается
Последний рыцарь на земле.
четверг, 26 января 2023
С первых своих дней Серодымка поняла — как трудна и сурова жизнь. Особенно — если ты так мал, что можешь незаметно проскользнуть мимо Громил. Кто они такие? Громилы они и есть Громилы — громадные и громкие. Чуткие ушки Серодымки всегда страдали, если ей приходилось бывать там, где бывали Громилы. Потому что многие Громилы были еще и очень опасными. Это Серодымка узнала еще в самом своем детстве, когда в компании сестренок и братишек доверчиво прижималась своим тогда еще слабеньким и голеньким дрожащим тельцем к теплому маминому боку. Тогда вернувшийся с охоты отец был покалечен и окровавлен. Оказалось, он попал в ловушку, поставленную Громилами, и еле-еле вырвался оттуда. Совершеннейшим чудом, как повторяла плачущая мама, обрабатывая раны отца. Чуть позже от рук Громил погибла одна из сестренок Серодымки — когда они все уже готовы выбраться из-под родительской опеки и разбежаться по свету каждый в свою сторону. И это все же произошло в скором времени. Ведь не дело жить выросшим детям в родительском гнезде. И тогда перед Серодымкой открылся целый огромный мир — безмерно опасный и безмерно интересный. Она научилась убегать от Громил и посещать их жилища так, что те и не подозревали о своей маленькой незаметной и недолгой соседке. Она научилась различать по запаху опасности и вкусности, научилась прятаться и охотиться аккурат под носом хищников и Громил.
* * *
Сейчас Серодымка проснулась в своем теплом, с любовью обустроенном гнездышке от нестерпимого шума. Выскочив из своего укрытия, малышка заметила, что неподалеку очень шумно беспокоится одна из Громил. Эта была почти не опасна, она не расставляла ловушек, не стремилась выследить Серодымку только для того, чтобы убить ее. Эту Громилу Серодымка не очень-то боялась. Эта Громила была меньше, чем две прочие, обитающие неподалеку, шумная и бестолковая. Вот и теперь — она громогласно орала и дергалась, не сходя со своего места.
Внезапно к прочим запахам прибавилось еще три, два из которых исходили как раз от появившихся рядом двух опасных Громил, а третий… Третий тоже был знаком Серодымке, но понять — что именно он означает — понять она никак не могла.
Обе бо’льшие Громилы подошли к меньшей, одна из них наклонилась и что-то сделала около места обитания шумной бестолковой меньшей. Знакомый запах усилился, а меньшая Громила тут же перестала вопить во все горло, устроилась поудобнее и затихла. Глаза ее чуть подернулась пленкой, и Громила, кажется, начала задремывать. Обе же бо’льшие Громилы принялись рассматривать то, что оказалось у них в руках. Белое, круглое… И Серодымка узнала… Из этого круглого белого всегда можно было получить нечто мутно-прозрачное и жидкое (хотя и не такое, как вода), и более густое желтое. И прозрачное жидкое, и густое желтое было безмерно вкусным, а получить их можно очень просто — стоило только посильнее толкнуть белое круглое. Обе Громилы заговорили — не очень громко, но почти весело. Серодымка уже знала — так они были довольны и радостны. Она была очень умной малышкой и понимала многое… Конечно, она понимала не все и не всегда, но очень и очень старалась.
А затем белое вознеслось выше и скрылось из глаз Серодымки. Малышка очень осторожно и аккуратно — чтобы не попасться на глаза Громил - высунулась из укрытия, откуда доселе наблюдала за всем происходящим, и сделала несколько мелких шажков в сторону, откуда с высоты все еще раздавался вкусный запах.
Громилы говорили все громче и громче, тон их голосов становился все более напряженным; малышка Серодымка могла различить слова «испечь», «сварить» и «поджарить».
Пользуясь тем, что спор между Громилами, судя по всему, разгорался, и те были сильно увлечены этим спором, Серодымка пробежала еще немного… И ощутила Запах, от которого похолодела. Если та шумная и беспокойная меньшая Громила была почти не опасна, а обе бо’льшие зачастую просто не замечали и их можно было обмануть, затаившись где-нибудь в темном уголке, то от обладателя Этого Запаха спрятаться не было никакой возможности и никуда. И нес этот Запах только одно — Смерть. Потому что это был Запах Хищника. Ловкого, коварного, бесшумного и очень-очень быстрого.
Серодымка запаниковала, разом теряя голову от охватившего ее безумного страха, засуетилась и изо всех сил кинулась туда, где пахло так вкусно: авось хоть перед смертью ей удастся всласть наесться. Она стремительно взобралась наверх — на большое твердое… деревянное, заметив большую тень Хищника, быстро скользнувшую туда, где только что стояла маленькая Серодымка.
Одна из двух Громил, что до сей поры громко спорили, закричала на тень и Хищник , видимо, испугавшись этого крика, шмыгнул в угол.
Серодымка же лихорадочно дернулась от возгласа, и… Белое с хрустом упало вниз, обнажая свое вкусное сокровище — прозрачное жидкое и желтое, как солнышко, и густое. И тут же шум усилился во много раз. Обе бо’льшие Громилы теперь издавали оглушающие воющие звуки, а подбежавшая к ним меньшая вновь суетилась, топочась вокруг, и тоже истошно орала.
Маленькая Серодымка, перепуганная всем этим гвалтом и неразберихой, и спрятавшаяся в еще более дальний и темный уголок, различала только слова «дед», «бабка» и «яичко». Ведь не зря Серодымка была очень умной мышкой и имела большие — для своего крохотного размера — способности к языкам любых существ, с которыми встречалась — будь то человек, курица или кошка.
Конец
четверг, 27 октября 2022
* * *
“Д'Артаньян рассказал ему все, что произошло между ним и кардиналом, и, вынув из кармана грамоту, сказал: - Возьмите, любезный Атос, она принадлежит вам по праву. Атос улыбнулся своей ласковой и очаровательной улыбкой. - Друг мой, для Атоса это слишком много, для графа де Ла Фер - слишком мало,- ответил он. - Оставьте себе эту грамоту, она Ваша. Вы купили ее, увы, дорогой ценой». («А. Дюма «Три мушкетера» (с.) Где-то издалека ты слышишь зовущий тебя голос — настойчивый, требовательный. С неохотой вынырнув из того, что происходит в твоем изображении, ты закрываешь книгу и идешь к зовущему человеку, все еще пребывая сознанием в мире, распахнутом тебе на страницах произведений. А порой бывает и так, что, даже общаясь со знакомыми тебе людьми, совершая привычные действия, находясь в привычных ситуациях и местах, ты все равно погружен сознанием в твой мир — мир книг. И удивляешься рассинхронизаци того, что тебе дают органы чувств и того, что ты ощущаешь в голове и в душе. Тебя нестерпимо тянет в тот мир, ставший уже привычным, удобным, радостным и бескрайне интересным. Туда — что ты уже считаешь своим домом. И ты — при любой возможности при любой возможности сбегаешь туда — в своем сознании, своими словами, делами, ощущениями… А потом, закрывая последнюю страницу уже прочитанной и уже полюбившейся ты ощущаешь, словно из тебя безжалостно вырывают кусок души и оставили умирать где-то во враждебном ледяном вакууме. И ты уже самостоятельно начинаешь действовать — нередко ища единомышленников, тех, кто так же оказался выдернутым из своего, схожего с твоим, мира. Вы общаетесь, снова и снова воссоздавать свой порушенный мир, дополняете его какими-то деталями, которые кажутся вам важными, но не прописанными в книге. И окружающие называют вас чокнутыми фикрайтерами или ролевиками, и нередко считают потерянными для общества.
* * *
Ты выбрасываешь вперед руку, кидая гранату, а в следующий миг, резко уйдя в сторону и передернув затвор автомата, крадешься как можно тише — чтобы те, кто засел где-то там, не услышали твоих шагов и не смогли избежать уготованной участи. Краем глаза замечаешь движение, наводишь автомат в ту сторону.. И плексиглас шлема окрашивается алыми пятнами, в ушах грохот выстрелов. Новый шорох — и теперь уже твоя куртка «расцветает» алым пятном, а тело ощущает сильную, хотя и тупую боль… Ты с трудом стягиваешь шлем и материшься на того козла, из-за которого тебе теперь придется отстирывать куртку от страйкбольных мячиков. Но ты знаешь, что все равно придешь сюда — в эти лабиринты и заброшки, к этим людям, к азарту, что заставляет бурлить кровь в жилах; в этот мир, который для тебя реальней, чем тот, другой, в котором живет большинство людей… ---- Через некоторое время тебя задерживают с винтовкой и говорят, что твои следы и отпечатки пальцев обнаружены в месте, где совершено массовое убийство. Тебя называют преступником и убийцей; а ты удивляешься: ведь для тебя все это — лишь продолжение твоего мира.
* * *
Ты, блаженствуя, лежишь в тени навеса. Сегодня у тебя назначены несколько встреч, да еще присутствие на параде в честь нынешнего победителя, а, следовательно, предстоит много шума и суеты. Надо будет еше велеть слугам подготовить праздничное одеяние. Тот — роскошный, расшитый мелкими прозрачными драгоценными камнями наряд новомодного такого чудного покроя… Как же они называются — эти камни?… Ты хмуришь брови, силясь вспомнить, но, увы, название никак не желает приходить на память. Ну что ж, ладно. Да, и непременно необходимо проследить, как эти растяпы и лодыри выполнят распоряжение. Ведь наряд нужно проветрить на улице, до искристого блеска натереть все драгоценные камни на нем… Да мало ли что еще. Или лучше будет сделать все самостоятельно? Конечно, не подобают тебе такие действия, но… Хочешь, чтобы что-то было сделано хорошо — сделай это сам — так говорит мудрая пословица. Ты уже хочешь подняться из-под навеса, но откуда-то раздаются шаги. Это заставляет тебя замереть: ведь ты не знаешь — приближаются ли это слуги или враги. Да-да, ты прекрасно знаешь, что даже сюда могут пробраться враги, впущенные неверными, подкупленными слугами; или предатели, называющие себя твоими друзьями. А потому ты замираешь, зная, что место под навесом надежно скроет тебя ото т всех. В голове бьется лишь одна мысль: где же охрана, почему они бездействуют? Или они тоже предали? Ты пытаешься задавить в себе нарастающий панический страх, из-за которого все твое существо разрывается в немом вопле. Шаги раздаются все ближе и ближе, слышится скрип железа — словно неподалеку открылась дверь; снова шаги… Голос… Два голоса… Первый что-то неразборчиво спрашивает. Не знаю. - Произносит второй. - Уйти-то отсюда невозможно. Ты вздыхаешь облегченно: эти двое преданы тебе. Значит, можно не прятаться и выбраться из-под навеса. Раздается негромкий шорох, и на тебя искоса — чуть снизу вверх и сбоку смотрит укоряющий взгляд.: - Опять Вы забрались сюда, Ваше величество? И, обращаясь уже не тебе, а к другому слуге в белоснежном, кажется, парадном одеянии тот, кто обнаружил тебя, говорит: - Скажи доктору — опять под кроватью нашли. Впрочем, не стоит — лишний раз мотаться, все равно сейчас туда, да и комиссия завтра. И вновь к тебе: - Выбирайтесь, Ваше величество, Вас придворные уже дожидаются. Мы Вас проводим. Ты берешься за протянутую руку и величественно предстаешь перед слугой в белоснежном парадном одеянии. Тот аккуратно кладет руку тебе на плечо. Ты вспыхиваешь и стараешься скинуть руку: подумать только — какая неслыханная наглость, какая фамильярность! Он заслуживает наказания! Но слуга держит крепко — не выдернешься, и успокоительно приговаривает: - Идемте, идемте, Ваше величество, на процедуры пора… Он ласков и вежлив с тобой, хоть и не очень почтителен — этот слуга; и ты - чтобы не огорчать его, направляешься с ним и вторым слугой куда они говорят. ---- Они называют тебя чокнутым, психом, шизофреником и говорят еще много непонятных и незнакомых тебе слов… Но ты-то знаешь, что в твоем — правильном и реальном для тебя — мире все обстоит так, как ощущаешь ты.
* * *
Дождевые брызги, попадающие в мутный, колышущийся свет фонарей, окрашивают окружающую действительность размыто-рыжим и создают впечатления какой-то абсолютной фантасмагории. Этому же способствует и завывающий — жалобно и зло — ветер, что с силой раскачивает черные ветви деревьев — уже голые, похожие на обуглившиеся кости вытянутых вверх рук. И только все те же холодные водяные брызги, иногда долетающие до тебя и заставляющие вздрагивать, возвращают в реальность. В ту реальность, в которой живешь ты и миллионы других людей… В этой реальности вы ходите на работу и в школу, закупаетесь продуктами в магазинах — чтобы не быть голодными, развлекаетесь выпивкой, танцами, походами в кино, влюбляетесь, растите детей, умираете… В этой реальности идут войны, происходят катастрофы, смены политических деятелей, случаются преступления. В этой реальности не так давно твой отец — до недавних пор бывший известным артистом, снимавшемся в культовых исторических сериалах, после потери своей жены и твоей матери, сошел с ума и был помещен в клинику для душевнобольных с диагнозом раздвоения личности, усилившемся шизофренией. Он не хотел жить в той реальности, где — волей случая — был разлучен смертью с любимой. И из-за этого теперь уже тебе приходится, сорвавшись с лекций, ехать на другой конец города, чтобы встретить на вокзале сестру, возвращающуюся с очередного сборища ролевиков. Просто потому, что у сестры тяжелый рюкзак и разные ролевые «очень важные» вещи, в том числе и то, что они называют оружием… И именно в этой реальности, усевшись в сухой и теплый салон такси и краем уха улавливая звуки радио, которое слушает водитель, ты узнаешь о бойне… Об убийце, устроившем вчера утром на вокзале стрельбу в группе подростков, возвращающихся — судя по билетам — в другой город с какого-то мероприятия… ---- Слушая список погибших, ты вдруг ощущаешь, что в твоей голове словно что-то щелкает — как взведенная до предела и вдруг разом лопнувшая пружина. И ты перестаешь понимать — а реален ли этот мир — страшный и жестокий, в котором нет жалости ни к кому и нет никому спасения от горя и бедствий? Или это чья-то ужасная задумка — книги, фильма, игры… Уже неважно.
Грязь в зале была ужасной. Не меньше, чем в кухне. И это ещё он уборку в туалете уже закончил. Джекс орудовал шваброй и что-то намурлыкивал себе под нос. Он знал, что это – не навсегда – эта швабра, ведро с разведённым моющим средством, влажная тряпка по грязным столам. Ведь любое наказание – если это не смертная казнь и не пожизненное заключение – когда-нибудь да заканчивается. К тому же – в основном рабочий день уже завершён, народ покинул обеденный зал, а значит – его сегодняшняя работа закончится совсем скоро – как только он завершит уборку. Перейдя в кухню, Джекс сменил репертуар; и если прежде это была ария Тибальда из «Ромэо и Джульетты», то теперь можно было расслышать прелюдию к «Макбету». Шекспира Джекс любил и готов был цитировать день и ночь.
- Стенси!
Джекс вздрогнул от прозвучавшего окрика.
Старший менеджер стоял в дверях кабинета и смотрел на парня с явным неудовольствием. – Стенси, подойди сюда.
Молодой человек вздохнул – вызовы в кабинет старшего менеджера не сулили ничего доброго. Но что сегодня не устроило суровое начальство?
- Мне жаловались на твое бухтение во время уборки. Ты пугаешь этим посетителей
- Это не бухтение, мистер Фишер. – Попытался объяснить Джекс. – Это Шекспир.
- Неважно. – Отрезал старший менеджер. Он жёстко посмотрел на уборщика. – У тебя есть выбор. Либо ты вылетаешь с работы и не позоришь репутацию нашего заведения, либо затыкаешься на время дежурств. да, и кстати – прекращай свои спектакли во время перерывов. Народ от работы отрываешь. Хочешь актерничать – проваливай в театр.
- Мистер Фишер, не выгоняйте меня. Мне очень нужны деньги. – С отчаянием проговорил Джекс. – Я буду молчать.
Фишер хмыкнул, - Это будет в последний раз, Стенси. И чтобы ты запомнил хорошенько, я штрафую тебя на сто долларов.Сто долларов??!!! Это же почти треть нужной суммы. Джекс убито посмотрел на Фишера, но тот лишь равнодушно пожал плечами. Это значит, что Джексу предстояло работать чуть ли не круглые сутки ещё месяца три, не меньше.
* * *
Колокольчик на двери негромко прозвонил, словно приветствуя посетителя. Тот закрыл за собой дверь и двинулся в глубь помещения. Оглядывался по сторонам пришедший не так, как если бы он был тут впервые, но и не по-хозяйски.
Негромкий оклик, и из глубин помещения появился высокий плотный человек весьма преклонных лет. Близоруко щурясь, он пристально разглядывал гостя, пытаясь понять – кто же это? И, узнав, широко усмехнулся сухими потрескавшимися губами, за которыми отчётливо прослеживалось отсутствие нескольких зубов. – А, мистер Стенси... Давненько Вы у нас не были, ох давненько... Ваша красавица уж заждалась Вас.
При этих словах Джекс - а это был именно он – выдохнул с видимым облегчением, но всё же уточнил. – Она у Вас, мистер Циллер?
Вместо ответа старик принёс и положил на прилавок какой-то прямоугольный свёрток.
Пока он ходил вглубь помещения, Джекс мог ощутить – как у него вспотели руки, а сердце забилось часто-часто.
- Семьсот долларов. – Хладнокровно произнёс Циллер. Уж ему-то волноваться нечего.
Джекс торопливо отсчитал требуемую сумму, отчётливо осознавая, что в следующем месяце ему самому придётся сидеть на вынужденной диете, как и в прежние шесть. Но сейчас это было неважно. Джекс вздохнул, осторожно развернул свёрток и с волнением уставился на лежащую перед ним книгу. Уильям Шекспир. «Ричард Третий»; прижизненное издание. Как книга оказалась здесь – в лавчонке старика-букиниста и отдавалась по столь смехотворной цене, а не была продана на каком-нибудь аукционе за бешённые деньги – непонятно. Да и неважно. Джекс готов был отдать за неё всё, что у него было, и работать для этого вовсе без выходных многие годы. Он с благоговением взял в руки книгу великого писателя.
Медленно и торжественно, словно идущий вниз по немыслимо высокой лестнице распорядитель какого-то обряда, спускается на землю Господин Ночь. Густо-синий плащ темноты тянется за ним, будто стекая своими многочисленными складками по ступенькам это самой огромной лестницы. И с каждым шагом Господина Ночи загораются в вышине яркие звезды. И слышится в наступающей тишине тонкий и чистый звон. Так, словно по подмерзшему льду перестукивают конские подковы.
Господин Ночь воздевает руки к небесам и, повинуясь его жесту, мчатся к земле сотни, тысячи, миллионы невидимых всадников на огромных, но невесомых тонконогих конях. Всадников, за плечами которых так же развеваются густо-синие плащи, осыпанные звездной пылью.
Еще один взмах руки, и снова незримые кони взмывают ввысь. Но теперь они летят почти над самой землей. А, пригнувшиеся к развевающимся, пахнущим морозным ветром, конским гривам, всадники словно выискивают кого-то пронзительными взглядами своих темных и, одновременно, сияющих глаз. И никто и ничто не укрывается от этих проницательных взглядов.
Всадники пролетают над землей и проникают всюду. Мчатся они над ледяными полянами, над иссушенными пустынями, над огромными многомилионными городами и крохотными – всего в несколько дворов – селами. Проникают они и в крохотные подвалы, где обитают те, кто не может найти другого укрытия в темноте; и в роскошные хорошо охраняемые апартаменты; и в, продуваемые холодными снежными ветрами, пещеры; и в, заносимые песчаными бурями, хижины. И везде, где бы они не увидали человека – будь то седой, беспокойно бормочущий старик или младенец, глубоко ушедший в свой младенческий сон; болезненная старуха или крепкая молодая женщина; и многие, многие тысячи иных людей – везде незримые всадники подлетают к спящим, раскрывают над ними свои плащи, с которых сыплется звездная пыль. На каких-то людей сыплется сине-серебристая или сине-золотистая пыль. Это – хорошие, добрые сны, которые дарят радость, спокойствие, и даже порой исцеляют. На других же – пыль серо-желтая или бурая с темно-красными вкраплениями. Такие сны – пугающие, дурные, беспокойные. После таких снов люди иногда задумываются о том – почему снится такое? А если понимают, то, бывает, что-нибудь меняют в жизни.
Лишь когда высокий купол небес окрашивается золотисто-розовым – сначала алеющим, а затем вновь светлеющим лучом солнца, и очередной взмах Господина Ночи дает сигнал, ощущаемый лишь всадниками – невесомые кони взлетают в светлеющий небосвод. Но все же – не все. Ведь некоторые люди всю ночь мучаются бессонницей и засыпают только под утро, или просто любят поспать подольше. И только лишь когда дневное светило взбирается в самую высокую точку зенита, исчезают и прочие.
И только некоторые из них возвращаются в самый разгар дня; те, кто прилетают к маленьким детям, которым надо спать и днем.
КОНЕЦ
четверг, 05 мая 2022
Беспокойство зарождалось где-то в глубине всего существа Марси и поначалу казалось, что от него можно отвлечься. Но теперь оно навалилось всей своей тяжестью, окутало Марси плотным коконом, перерастая во всё более сильное чувство. И вот теперь уже даже хотелось кричать и плакать. Но Марси боялась. Она знала – за то, что она посмеет шуметь, её ждёт страшная кара. Изгнание из Храма. Ведь даже боги не любят, когда их беспокоят в неурочное время. И ей не оставалось ничего другого, как только тихонько постанывать.
Неподалёку прозвучали еле слышные шаги, и перед Марси возник Пьер. Правда, все его звали Мимако, но при знакомстве он назвал настолько длинное имя, что, сжалившись над запутавшейся Марси, позволил называть его просто Пьером.
- Ну и долго ты будешь так себя мучить? Ведь ещё немного, и ты убьёшь себя. – Проговорил Пьер не особо-то внятно, растягивая слова, так что Марси с большим трудом понимала его.
- Но что же мне делать? – Она не могла не признать его правоту, потому что уже чувствовала охватывающую её слабость.
- Ну, если не остаётся ничего иного, придётся идти к Хранилищу.
- Как – к Хранилищу?! Вот теперь, ночью? Без позволения богов? Пока они спят... – ужаснулась Марси.
Пьер хмыкнул. – Нет, ну ты можешь помереть из-за своей глупейшей покорности, но я думаю, что никому от этого лучше не станет.
Марси вновь не могла не согласиться, с тем, что смерть – это не лучший выход из ситуации и, какое-то поборовшись со своей совестью, сказала, что готова даже на кощунство – преступить закон, данный богами, ради своей жизни.
Пьер одобрительно фыркнул. Благо – идти было недолго, и вот они уже были у Хранилища. Оно возвышалось неприступной громадой, и Марси даже засомневалась в успехе их мероприятия. Пьер хмыкнул теперь уже снисходительно и исчез во тьме. Что-то щёлкнуло, и Хранилище распахнулось, являя восторженной Марси все свои сокровища.
- Ну вот, здесь ты найдёшь то, что спасёт тебя от смерти. – Довольно проворчал вновь появившийся Пьер. Впрочем, зная его характер, можно было не сомневаться, что себя облагодетельствовать он не забудет.
Через некоторое время Марси и Пьер были настолько заняты содержимым Хранилища, что лишь через пару минут осознали, что помещение залито светом, а над ними грохочет гневный голос одного из пробудившихся богов.
*
Зов природы поднял мистера Стива с кровати и повлёк прочь из комнаты. Проходя мимо кухни, он увидел тусклый свет, проникающий сквозь полуприкрытую дверь. Нежели воры? Мистер Стив взял стоящую в коридоре бейсбольную биту сына и резко включил свет в кухне. Картина распахнутой настежь дверцы холодильника и уплетающих из него продукты жирного кота и недавно приобретённого щенка, вырвало из груди мистера Стива вопль возмущения.
суббота, 09 апреля 2022
- Что ты задумал? – В еле слышном шёпоте младшего брата звучали беспокойство и страх. Не ужас или паника, а, скорее, страх-опасение. Наверное, потому, что дело, которое затеял Чопкар, грозило немалыми неприятностями, а именно – получением сотни ударов бамбуковых палок по плечам, спине и пяткам. Потому как норов почтенного храмового стражника был ох как крут. А уж если известие дойдёт до старшего жреца – и вовсе Чопкару грозит что-то совсем страшное, чему и названия-то нет. О чём и поведал отчаянному подростку братишка. И ведь был он совершенно прав – маленький трусишка Гаджи. Но даже возможность самой страшной кары не могло остановить Чопкара. Весело тряхнув курчавой головой и блеснув белозубой улыбкой, он лишь потрепал братишку по голове.
- Пусть догонят сперва. – Поинтересовался. – ты со мной?
Гаджи мелко и быстро помотал головой. Нет уж, он вовсе не желает навлекать на себя гнев тех, кто сильнее его.
Чопкар коротко, почти презрительно хмыкнул и передёрнул плечами. Он вовсе не одобрял трусости брата, которую тот называл разумной осторожностью.
- Смотри: проболтаешься кому... – К носу мальчишки был поднесён крепкий, пусть и небольшой кулак, однозначно показывавший, что если Гаджи не будет держать язык за зубами, то ему не поздоровится не меньше, чем самому Чопкару. Получив торопливый кивок, подтверждающий, что брат понял всё правильно и будет нем, как рыба, Чопкар кивнул и скрылся в черноте ночи.
Даже ночь не приносила полной тишины и покоя. Ну вот какая тишина будет, когда вокруг оглушительно звонко распевают цикады и нередко вскрикивает чем-то разбуженная птица? \какой можно искать покой, когда ты идёшь и не знаешь – слышится тебе сейчас всего лишь шорох листьев на деревьях, или это выползла на ночную охоту королева змей – кобра? А уж если ночь на краткое время оглушена протяжным гневным рыком голодного раджи звериного мира – то и вовсе становится беспокойно; и сердце начинает то сжиматься, то частить. Уже начиная вздрагивать от надвигающейся прохлады, Чопкар то и дело замирал, вслушиваясь в ночь. Ведь то, что ему предстояло сделать, было настоящим кощунством. Но ведь не только он один виноват в том, что должно случиться. Это кривоногий Габру затеял спор, а Чопкар лишь попался на эту удочку. И, выходит – это кривоногий Габру – самый настоящий слуга демонов; и это на Габру на первого обрушится кара разгневанных богов. А Чокпару, может, повезёт и достанется лишь от сторожа. Успокоив себя таким образом, подросток продолжил свой путь, пролегавший аж до другого конца города.
Вот уже впереди показалась громада храма. чернеющая даже в ночной темноте. Внезапно воздух прорезал резкий оглушительный не то рёв, не то вой. Чокпар вздрогнул и замер. И лишь через пару десятков секунд осознал, что это был рёв разбуженного чем-то слона. Паренёк постоял, прислушиваясь и стараясь понять – не потревожил ли кого-нибудь, кто был рядом? Да и вообще... Но вокруг было тихо – если считать тихой ночную жизнь. Чокпар скользнул к ограде храма и прижался к ней. Пара минут – и он был на месте.
Теплота помещения неторопливо и ласково обняла его, прогоняя ночной холод, от которого по коже уже бежали мурашки. Или это было из-за волнения, охватившего Чопкара?
В темноте кто-то вздохнул – тяжело, сонно. Только бы они не проснулись! Иначе не миновать беды.
Подросток постоял немного уже в настоящей тишине и темноте, собирая всю свою решительность в кулак? И впервые подумал – а не отказаться ли от затеи? Чтобы кривоногий Габру смеялся над ним и называл трусишкой? Нет уж. Чопкар помотал головой. Нащупал завёрнутые в пояс предметы и приступил к задуманному. Он не молился об успехе ни демонам ни богам. Ведь демоны, обратись он к ним, забрать его душу; а боги... Эх-х-х...Но, по счастью, никто не проснулся; только порой в темноте слышались тяжёлые вздохи. Чокпар замирал при этом, но после продолжал своё дело.
* * *
Утром Храм огласили скорбные вопли. Младший жрец, вошедший ещё до рассвета в помещение, дабы свершить омовение и все надлежащие ритуалы, узрел поистине устрашающую картину. Все пять священных коров и бык, бывшие прежде белее снегов Джомолунгмы и гор Тибета, красовались отныне и до истечения должного срока, ярко-синей шерстью, и зелеными рогами и мордами.
КОНЕЦ
суббота, 05 марта 2022
Из рева пламени рвались
К свободе, в небеса
Из боли возносились ввысь
С молитвой голоса.
Но не к богам обращена
Молитва та была.
Взывала к бездне бездн она,
Но не достигла дна.
Я голоса те подхватил,
Сплетая их в узор.
И ввысь метнул что было сил
Проклятий грозный хор.
И пусть душа обожжена
Тем пламенем небес.
Но тем бесценнее она,
Ведь поднимал ее со дна
Гордыни сильный бес.
А что тела? Тела лишь прах,
Что к праху вновь уйдет.
Сгорят в огне обида, страх.
И схлынет бед черёд.
Мне прах не нужен, он не пел
Проклятий иль молитв.
Он лишь золою вниз осел
И боле двигаться не смел,
О прошлом позабыв.
Забыл о боли, что сожгла,
О солнце в небесах.
О теле, где душа жила.
Теперь же тело - лишь зола,
Холодный мёртвый прах.
воскресенье, 11 октября 2020
Раскинулась по земле степь – выше гор, глубже моря. Кто знает – тот поймет, кто поймет – согласится. Ну, а кто не знает и не поймет – про того и речь не идет.
Поет-шумит по степи ковыль; поют-звенят по степи конские копыта; поют-рассказывают о жителях степей, о вольном ветре, о яром пламени, о ясной воде. Рассказывают о том, что говорили прадедам нынешних стариков их прадеды.
* * *
И было это тогда, когда силы природы моги не то становиться людьми, не то принимать их облик - никто точно уж и не помнит. Только умения сил оставались при них – огонь мог зажечь дерево или сухую траву, а то и сжечь обидчиков; вода была способна наполнить влагой пересохший колодец, или потопить деревню – ели ее в той деревне обидели; сила воздуха умела сменить направление ветра, усилить его или ослабить, а тот, кто шел против силы, порой просто переставал дышать; ну а земля слушалась свою илу, щедро оделяя людей своими дарами, либо карая землетрясением и сходом камнепадов. И жили силы природы в мире со всеми живыми существами. Разве кто смел пойти против и попытаться причинить вред – только того карали безжалостно.
Летел над землею, над лесами, над з водою и горами юноша-ветер. Был он юн, лишь недавно рожден, а потому – был озорным да любопытным. Все ему было в новинку, все – интересно. Стаю ли птиц в небе увидит – закружит их, так что пернатые бедняги головы теряют – и куда летели, не помнят. Стог ли сена на поле повстречает – размечет, разбросает так, что крестьянам после заново обирать приходится; лодка ли парусная в море внимание привлечет – заиграется с ней ветер так, что людям в лодке только и остается, что ругаться на него, да молиться – чтобы живыми оставил, под воду не отправил. Не злой был тот ветер, а все едино – от шалостей его много вреда получалось.
Летал как-то ветер по миру, летал, пока не оказался неподалеку от одного острова, что лежал в бескрайнем море и был, словно морская жемчужина. Песок на том острове был белым, как праздничная скатерть; в воду спускалась скальная гряда, в которой был виден черный зев глубокой расселины. Захотелось юному ветру разузнать-разведать новый остров, посмотреть – что скрывают в своих недрах скалы, да послушать те песни, что сам он споет в глубинах горных.
Закрутил ветер морские волны, вспенил их, подлетая к острову... И затих, узрев перед собой картину необычайную. Сидела на камне, что по плечи стоял в плещущих волнах, девушка. Юная, как ранняя за; нежная, как волна в отлив; яркая, словно играющий на вонах луч солнца. Все прекрасно было в той девушке, только видно было по ее лицу и позе, что сильно девушка устала и сильно же напугана чем-то. Но от чего устать ей. Что испугало ее так, что бледна была кожа и беспокоен взгляд? Хотел юноша-ветер приблизиться, но сообразил, что еще больше может напугать таинственную красавицу – ведь не было никого более вокруг, только скалы, песок да море. И решил просто понаблюдать за ней. Вовсе замер он, опустившись на песок. И утихло море вскорости, и успокоились волны. И слышен стал тихий плеск прибоя. И расслышал ветер в плеске этом – словно ручей меж камней журчит, будто песок под лаковой волной шуршит. То пела сидящая на камне девушка. Будто родник, что утоляет жажду путника в лесу, наполняла эта песня сердце юноши-ветра любовью. Познал он через эту песню радость спокойствия и тишины. И с грустью понял ветер, что буйство его веселое не по нраву придется девушке. И решил поселиться неподалеку, смирить свой взбалмошный нрав и лишь тогда свести знакомство с той, что вошла в его сердце. Так и сделал.
Поселился ветер в той самой расщелине, которую видел при своем появлении на острове. Вела расщелина в глубокую пещеру. Нередко, заслышав пение таинственной красавицы, юноша-ветер отвечал ей. Не покидая своего укрытия. Были его пени гулкими, протяжными, полными едва сдерживаемой энергией. Но не было от девушки ни единого намека на то, что слышит она пение ветра. Тогда, вовсе затихая, выходил юноша не слышно из пещеры и смотрел на девушку, будучи сам незрим. И все тише и смирнее становился ветер, но все больше слабел он. Но продолжал выходить из пещеры каждое утро каждое утро. И каждое утро сидела девушка на камне, пела и расчёсывала длинные белые – словно пенные «барашки» на волнах – струящиеся по ее плечам волосы. Не было для юноши-ветра большей отрады, чем с каждой зарею видеть вою возлюбленную.
Но все больше и больше слабел – ведь не может ветер не летать по миру, не дуть на траву, листву деревьев, не играть с волнами – ведь иначе умрет он от нехватки сил. И лежал теперь юноша-ветер у входа в пещеру, устремив взгляд на ту, которую побоялся когда-то потревожить, и на которую мог теперь лишь смотреть, не в силах приблизиться. И даже крохотные пе6счинки теперь не шевелились под его дыханием.
Узнали об этом старшие ветры, обеспокоились. Прилетел на остров старый северный ветер, обернулся суровым воином. Увидел юную девушку и все сразу понял. И рассердился старый ветер на то, что губит юная красавица его собрата. Подступился к девушке, стал осыпать ее упреками. Забеспокоилось море, зашумело сердито; пошли по водной глади волны – одна другой выше, одна другой круче, одна другой страшнее да опаснее. Испугалась девушка, заметалась по берегу – по самому его краю.
Увидел все это юноша-ветер, заволновался. Хотел он успокоить, усмирить своего старшего родича, да слаб был теперь совсем – ни застонать, ни пошевелиться даже. Подхватил его северный ветер и взмыл высоко в небо.
Девушка же, видя это и скорбя о том, что стала причиной гибели юного ветра, ударилась о скалу. Обратилась она в волну и бросилась в море – в объятия своих родичей – волн. Видел это все улетающий ветер, да не в его власти, не в его силах было остановить любимую. И так велико было горе юноши-ветра, что придало оно ему сил. Сорвался он с рук старшего товарища и ринулся вниз. Да только не мог он теперь найти свою волну. И озлился ветер, рассвирепел. Стал с тех пор самой большой опасностью для кораблей, что идут по морской глади – ведь в ссоре был теперь ветер с могучим морем, а сам окреп непомерно: ведь придавали сил ярость и горе от потери возлюбленной.
Ищет с тех пор могучий ураган свою волну, но никогда уж не найдет. Ведь не может быть ветер счастлив ни с водой, ни с землей, ни с пламенем. Суждено ветрам скитаться всегда в одиночестве либо с другими ветрами, а с другими стихиями спорить вечно.
Было это в те стародавние времена, когда помыслы людей были в одной силе с силой лова, а сила лова была на равных с силой деяния. И было так, что если честны и прямы были помыслы и желания людей, то исполнялись они всесильными духами, коих никто никогда не видел, но кого почитали от мала до велика – от северных морей до южных степей.
И было так... Оборонялись защитники одной северной крепости от западных захватчиков вот уже сколько дней и ночей подряд, хватило бы того времени честной жене на то, чтобы зачать и понести младенца, да родить его, Но было бы горьким то рождение, даже если прежде мечтали об этом младенце день и ночь и много месяцев все, кто в семье этой живет, Ибо нынче голод и плач ежечасный были во всей крепости, и не было семьи, в которой бы не стенали по погибшим.
И вот настал тот черный день, когда не стало в крепости еды; последние куски хлеба и воду делили между детьми и воинами. Первым – чтобы выжить, вторым – чтобы были силы держать оружие в руках. Стали советоваться меж собой командиры крепости – что делать, чтобы не помереть страшной голодной смертью. Ведь не станет скоро хлеба и воды даже для детей и воинов, а старики и женщины уже уходят в Серые Долины смерти. И порешили, что уведут тех, кто не в силах сражаться, тайными тропами. А для того, чтобы не погнались за отступающими враги, остающиеся воины должны их внимание на себя отвлечь и задержать как можно на дольше. Понимали защитники крепости, что последней станет для них эта битва; ведь некуда им отступать, неоткуда помощи ждать, не придет она ни откуда – ведь всю страну эта черная беда охватила. Но не было страха в сердцах защитников крепости; лишь за своих близких, умирающих с голоду, боялись они. Потому и поддержали решение командиров, согласились с ним. А вот те, кого намеревались спасти, воспротивились – потому как не хотели они покидать своих близких, бросить их в трудную минуту без поддержки. И женщины, и старики и даже малые дети горели желанием помогать воинам, отомстить врагам с запада за порушенные дома, за сожженные земли, за убитых. И с большим трудом уговорил их главный командир уйти из крепости. Говори он, что не может дать погибнуть женщинам – потому что они должны будут продолжить род людской; старикам – потому что с их смертью уйдут старые знания и мудрость, а без мудрости и знаний о прошлом не может быть доброго будущего; ни детям – ведь они и есть это самое будущее. И говорил он, что мало осталось провианта, и сложно теперь стало делить его; а ели не будет еды, то не будет у людей сил помогать воинам-защитникам. И говорил старый командир, что ежели доберутся люди до мет хоть чуть более безопасных, то будет там еда, и будут силы продолжать борьбу с врагом.
Ушли слабые из крепости. Уши тайной тропой, о которой не было известно врагам, а защитники в атаку пошли. Не надеялись они прорвать кольцо вражеских войск, но лишь отвлекали врага – чтобы бросил он все свои силы на битву, и не осталось бы у него возможности и времени преследовать беглецов. Удалась хитрость старого командира – бросился враг всеми силами на отважных защитников крепости так, словно вся жизнь вражеская, все цели и помыслы были лишь в том, чтобы ломить упрямцев, завоевать крепость. Но ни на миг, ни на метр не отступили смельчаки, не уронили чести своей, не предали ни родины, ни долга. Но все же слабела сила защитников.
И вот ворвались враги в крепость. Отдал старый и уже смертельно израненный командир приказ: Назад ни шагу, не отдавать ни пяди земли. И вновь закипел страшный кровавый бой. Выполняли защитники крепости вой долг перед родиной; гибли сами, но забирали с собой по пять, семь, десять вражеских жизней. И остался наконец в живых лишь один боец. Убить бы его врагам, да радоваться победе. Но не чувствовали себя победителями западные захватчики – ведь не было в крепости ни единого трупа мирных жителей. А, значит – ушли они как-то и куда-то, и будут мстить. Решили захватчики у последнего живого да плененного защитника крепости вызнать куда ушли люди. Подступились к нему.
Стоит перед вражеским командиром совсем молодой воин – почти еще мальчик: плечо навылет прострелено, руку переломанную да без кисти к груди прижимает, в лице ни кровинки, лицо белое – как полотно свежевыстиранное, дрожит паренек от боли да от слабости качается – вот-вот упадет. Но губы, в кровь искусанные, сжаты упрямо; глаза яростью боя да ненавистью к врагам горят; голова гордо вздернута, взгляда воин не отводит. Не склонится такой перед врагом, не станет о пощаде просить.
Сказал вражеский генерал, что ценит такую верность своему народу, но теперь она для воина бесполезна; потому то – как полноводная река – заполняют западные захватчики всю страну, а уж крепость и вовсе уже заняли. И сказал вражеский генерал, то все равно найдут его войска беглецов, а потому нет юному защитнику смысла молчать и скрывать тайну. И если скажет он – куда ушли люди из крепости – то залечат лекари генерала раны воина, и получит тот большую награду, и возьмет генерал его в вое войско, и получит храбрец высокий титул и много солдат под начало. Но только улыбнулся побелевшими от боли губами юный воин. Знал он, что было время у беглецов, чтоб пройти тайными тропами и достигнуть безопасного убежища. И знал он, что ложью окажутся все поулы врага, а молчанием – как оружием можно и убить неприятеля и спасти тех, кто доверил тебе вои жизни.
И сказал вражеский генерал, что коли не откроет юный воин секрета, н кажет – куда ушли беглецы, то подвергнут его самого самым страшным и жестоким пыткам, которые может представить себе человек. Побледнел воин, но не поддался угрозам так же, как и не поверил в обманные обещания захватчиков. Великий гнев охватил черную душу вражеского генерала, и приказал он пытать юношу, пока не кажет тот – куда ушли беженцы из крепости.
Сковали воина стальной цепью, бросили в глубокий колодец, где по шею было воды; и много дней подряд вытаскивали на страшные мучения. Уже и вода в колодце стала красной от крови, и цепь кровью проржавела; но молчал юный воин, не выдавал своей тайны. Много раз уходило от него сознание, но каждый раз вражеские лекари –палачи возвращали смельчака к жизни, чтобы продолжить пытку, чтобы ответил он наконец на вопросы генерала.
И пришёл тот миг, когда понял юный воин, что не умрет он – пока не расскажет все; а сил держаться у него оставалось все меньше. И тогда взмолился воин духам, чтобы помогли они ему слову своему быть твердым да крепким – как камень скалы, как сталь верного оружия, как ствол многовекового дерева; или позволили ем умереть. И услышали духи мольбу защитника крепости. Затрясло землю, стала крепость рушиться, камни из стен домов вылетать, будто из пращи. Завалило этими камнями колодец, где держали пленника. Переломанное тело юного воина стало твердеть, покрываться корой, вросло тело в землю, проникшую в колодец вместе с камнями сквозь толщу воды. И проросло сквозь каменную пирамиду, вставшее на мете колодца, кривое, будто пораженное стихией дерево.
Когда прошло по крепости землетрясение, обрушившее все здания, бежали в страхе западные захватчики – кто не погиб под камнепадом. А весть о смелом юноше, который предпочел смерть погибели своих близких, разнеслась по всей стране. Дерево же то, которое выросло из тела воина, с тех самых пор стало символом стойкости и верности. И ходили с тех пор слухи, то дерево это до сих пор хранит руины крепости и всю страну от врагов.
Раскинулась по земле степь – выше гор, глубже моря. Кто знает – тот поймет, кто поймет – согласится. Ну, а кто не знает и не поймет – про того и речь не идет.
Поет-шумит по степи ковыль; поют-звенят по степи конские копыта; поют-рассказывают о жителях степей, о вольном ветре, о яром пламени, о ясной воде.
Рассказывают о том, что говорили прадедам нынешних стариков их прадеды. И рассказывали те старики о временах еще более древних, когда стихии природные могли принимать людской облик и так бродили по свету.
* * *
И было так – жил на свете сокол-птица. Летал он по миру, бывал в разных странах, видел много интересного. И был у сокола-птицы добрый друг – ветер. Не раз мчались они наперегонки над каким-нибудь лесом, полем или жильем людским; не раз ветер поддерживал сокола, когда тот уставал после долгой охоты или дальнего перелета. Бывало, что крылья сокола поднимали ветра с земли, когда уже ветер терял силы. Нередко сокол-птица и ветер танцевали в небесной вышине, ликуя о своей свободе. И шумел-свистел ветер, и свистел-кричал сокол-птица – будто пели они хвалебные гимны свободе и братству. И танец становился пеней, и песня перерождалась в танец
Но свобода на то она и свобода, чтобы не быть друзьям все время вместе. И сокол порой охотился вовсе в одиночку и ветер один без своего друга играл с кораблями в море, с мельницами, да и с детишками резвился, гоняя с ними воздушных змеев.
И был один раз, когда ветер умчался по своим делам, а сокол-птица искал добычу, следя з небес за тем, что происходит внизу.
И пролетал он над одной деревней, и увидел пляшущую на площади девушку в алой юбке. Звенели бубенцы на поясе плясуньи, мелкие монеты на ее шейном монисто. Звенели-пели гитара и бубен. Хлопали в ладоши люди вокруг, пела свирель. И взлетал подол юбки к небесам – подобно языкам пламени, и искрились весельем глаза девушки. И кружил сокол-птица над пляшущей девушкой, позабыв про охоту и про друга своего – ветра.
А ветер, налетавшись да наигравшись в иных краях, вернулся к гнезду сокола. Не нашел он друга на уговоренном месте и полетел искать. И так же долетел до той деревни и стал свидетелем зажигательного танца. И будто от искры вспыхнуло в сердце ветра любовь к огненной деве, ибо почувствовал он ее суть, ее стихию.
А девушка тоже ощутила, что взволновало нечто ее сердце, ее душу, стала плясать еще ярче, еще жарче; да так, будто заметались по площади языки пламени. Ведь всегда так было – где есть сильный огонь, да прилетит ветер – там ветер пламя раздует до небес. Д так, что нередко бедой это все оборачивается – гибнет все живое вокруг, и лишь вода сможет от напасти спасти. Да вот только не было в тот раз поблизости воды – далеко стояла древня от речи.
Испугались люди ярого пламени, разожженного безумным танцем красавицы, стали подале отступать. Кто-то и впрямь за водой бросился – понадеялся, что все же успеет.
Но одумалась тут огненная дева, усмирила свой ярый танец, остановилась. Сбежала веселая улыбка с ее губ потухли глаза, будто пеплом подёрнулись. Отступила она на шаг от того места, где плясала, вспыхнула брызгами пламени да пропала.
Заахали люди, кто танец огненной девы смотрел, бросились врассыпную. Ведь редко кто из стихий показывал смертным людям свою суть.
Разбежались люди, а на обожжённой земле остался лежать сокол-птица, что любовался танцем огненной девы с высоты полета – сильным, видно, оказалось прощальное пламя, достало до небес, опалило крылья сокола. Не мог он шевельнуть крыльями – так сильно болели они, так страшно обгорели перья. А уж о том, чтобы в небо взлететь, и речи не могло статься. Понял тут сокол, что пришла ему пор умирать. Ведь ежели не сможет он подняться в небо, то не сможет и охотиться, не сможет себе добычу найти, голод унять, жизнь поддерживать. Стал он звать на помощь своего приятеля – ветра.
Да не сразу откликнулся ветер – видел он – с какой страстью смотрел сокол-птица на огненную деву, и бушевала в душе ветра ревность. Хотел он сам полететь за красавицей и признаться ей в своих чувствах. Но взмолился сокол слезно, помянул их дружбу, их свободу да их взаимовыручку частую. И дрогнуло сердца ветра. Понял он, что не будет ему счастья с порывистой да вспыльчивой огненной красавицей – спалит-иссушит она ветер. А друг, верный да преданный, смертью страшной помереть может, коли не прийти ему на помощь.
Скользнул ветер с кустов, оказался рядом, принялся дыханием своим прохладным остужать обожжённые крылья. А потом вовсе поднял сокол-птицу на руки, да понес в густой лес где на высоком дереве свил в давние годы сокол себе гнездо.
суббота, 10 октября 2020
Письма
Я пишу тебе письма мысленно.
Свою память заполню я письмами.
Расскажу тебе о делах своих.
Только никогда не прочтешь ты их.
Не приедет письмо к вам издалека.
Карандаш моя не возьмет рука.
В город твой приду зимним днем седым.
Тихо постою под окном твоим.
Ты откроешь дверь - я войду в твой дом.
Крепко обниму я тебя потом.
Счастье заблестит у тебя в глазах.
Ночью ты заснешь на моих руках.
* * * (Не закончено)
Я помню то, что знать мне не положено:
Как чертит пуля огненный свой след;
И бьётся сердце, птицей растревоженной –
Девчонки двадцати неполных лет.
Королева и шут. Осень.
- Помолчи немного, милый шут.
Слышишь – в этот мир приходит осень.
Без страданий, грусти и вопросов
В вечность, будто хищный зверь, уносит
Нашей жизни несколько минут.
Хищный зверь; лукавая лиса –
Украдет из нашей жизни лето,
Не давая на вопрос ответа –
Стоит ли всерьез грустить об этом?
Замолкают птичьи голоса.
- Шорох облетающей листвы
И увядших листьев под ногами,
Крон деревьев золотое пламя,
И небес синеющее знамя –
Не заметили неужто ль Вы?
Королева, осень – не беда.
Облик пламенный ее совсем не жарок;
Воздух осенью прозрачен, звонок, ярок.
Ни одна из птиц такой подарок
Не преподнесет Вам никогда.
Шорох листьев музыкой плывет
Над землей и медленно кружится.
Осень красотой своей искрится.
И природа тихо веселится,
И не смерти – засыпанья ждет.
Я пишу тебе письма мысленно.
Свою память заполню я письмами.
Расскажу тебе о делах своих.
Только никогда не прочтешь ты их.
Не приедет письмо к вам издалека.
Карандаш моя не возьмет рука.
В город твой приду зимним днем седым.
Тихо постою под окном твоим.
Ты откроешь дверь - я войду в твой дом.
Крепко обниму я тебя потом.
Счастье заблестит у тебя в глазах.
Ночью ты заснешь на моих руках.
* * * (Не закончено)
Я помню то, что знать мне не положено:
Как чертит пуля огненный свой след;
И бьётся сердце, птицей растревоженной –
Девчонки двадцати неполных лет.
Королева и шут. Осень.
- Помолчи немного, милый шут.
Слышишь – в этот мир приходит осень.
Без страданий, грусти и вопросов
В вечность, будто хищный зверь, уносит
Нашей жизни несколько минут.
Хищный зверь; лукавая лиса –
Украдет из нашей жизни лето,
Не давая на вопрос ответа –
Стоит ли всерьез грустить об этом?
Замолкают птичьи голоса.
- Шорох облетающей листвы
И увядших листьев под ногами,
Крон деревьев золотое пламя,
И небес синеющее знамя –
Не заметили неужто ль Вы?
Королева, осень – не беда.
Облик пламенный ее совсем не жарок;
Воздух осенью прозрачен, звонок, ярок.
Ни одна из птиц такой подарок
Не преподнесет Вам никогда.
Шорох листьев музыкой плывет
Над землей и медленно кружится.
Осень красотой своей искрится.
И природа тихо веселится,
И не смерти – засыпанья ждет.
среда, 26 февраля 2020
Он ловит на себе взгляды многих пар любопытных, любознательных, выжидательных глаз – мужчина в священническом одеянии, сидящий перед несколькими десятками детей разного возраста, пола, национальностей. Всех их объединяют две вещи. Первая – все дети живут в одном детском доме, и все они раз в две-три недели приходят на встречу с ним – священником, ставшим своего рода хранителем и кормчим Дома. Ему радостно каждый раз видеть их видеть их, наблюдать за тем, как они растут и выходят в большой мир; радостно узнавать об их детских радостях и победах; о том, что судьбы их складываются удачно. Потому что этим ребятам – его семье – и эти, и те, что были прежде, и те, что будут после. А еще ему приносит тихую спокойную радость то, что ребята приходят на такие встречи, интересуются, говорят о Боге. Правда, не всегда бывает легко. Особенно – от вопросов, даже, порой, от обвинений. Самым частым бывает: «А куда ваш бог смотрел, когда…?», «А почему ваш бог допустил, чтобы...?» И приходится объяснять так, чтобы они поняли. Тяжело. И все же – это хорошо и правильно – такие вопросы. Значит – ребята думают, значит – их это волнует и им это интересно. Тем, кто вопросов не задает - либо и так уже знают и понимают, или им не интересно. Но последние на встречи и не приходят. Ни для того, чтобы слушать и понимать, ни для того, чтобы задавать вопросы. Сегодня, кстати, именно день вопросов – судя по некоторым сосредоточенным и хмурым лицам. В этих случаях надо быть крайне осторожным – чтобы ответы не оттолкнули, не напугали, но – в то же время – были правдивыми и понятными. Что же, помолясь, с Божьей помощью…
- Ну что, ребята, кто и про что хочет спросить сегодня? – Он улыбается спокойно, тепло и искренне. Всегда интересно – какую задачку они зададут сегодня?
- А вот почему все время говорят, - голос, раздавшийся из группы сидящих на полу у дальней стены, почти агрессивен и враждебен. Тут не принято вставать или поднимать руку, задавая вопрос. Захочет взрослый, да еще и «долгополик» - как они называют его между собой – понять – кто спросил – пусть сам и следит или интересуются. – Почему говорят часто: «потерпи», «надо потерпеть»? Мне вон вообще один старый поп – когда я еще дома жил и ходил в церковь – говорил, мол, «потерпи, Христос терпел и нам велел». Но ведь Христос – бог – сам про то, что будет, знал. Значит – и не терпеть мог. А тут: старшие поколотили – терпи, отец выпорол – терпи, училка наорала – терпи.. Не смей реветь – ты мужчина. А девчонкам так и того хуже. – Слышится шорох передвижения, видимо – говорящий благоразумно от женской части аудитории; но все равно продолжает: - Рожать – терпи, до того – тоже терпи – ты же женщина. И выходит – кто ты, а все равно терпи. А Христос-то и терпел и терпел всего – года его раз избили и когда распяли. Конечно, больно, но ведь не так и долго. А тут порой всю жизнь терпеть приходится – голодный ли, замерзаешь ли, мучают ли… - Голос – полный злой обиды, замолкает.
Священник внимательно вглядывается в ту сторону, откуда этот голос прозвучал, стараясь обнаружить его владельца. Вот он, кажется - невысокий хмурый подросток лет тринадцати, явно навидавшийся в жизни. Рыцарь, если судить по тому месту в Стаях, где все они сидят. Рыцари, Призраки и часть Лунатиков обычно сидят дальше, а Крысы – как самые примерные, и те, кому действительно интересно – занимают места поближе.
- Тебя интересует то – почему людям порой приходится долго терпеть, или то – почему Христос – по твоему мнению – терпел мало? – Мягко уточняет священник.
- И то и другое. – Мальчишка почти огрызается. Он явно настроен на ссору и скандал.
- Ну что же, попробую ответить. - Теперь священник серьезен, потому что вопрос и в самом деле немаловажен для понимания. – Зачастую некоторые понятия слов имеют разное понимание. И слово «потерпеть» в подобных случаях чаще имеет смысл «переждать какое-то время, не теряя надежды». Или – не зацикливаться на усилении эмоций, не усиливать негатив. Когда бьют, когда голодаешь, когда сильно мерзнешь… В общем – почти всегда, когда случается то, что мешает жизни, не стоит терпеть в смысле покорного принятия, а стоит подумать – как от этого избавиться и - сделать или, хотя бы, попытаться. Терпеть можно недолгую боль, недолгие неудобства. Долгую же боль, неудобства, негативные эмоции стоит просто пережить, переждать; либо – если это возможно – устранить. Я ответил на твой вопрос?
Мальчишка упрямо хмурится, кусает губу. То ли согласен с объяснением, то ли не хочет признать согласие, то ли размышляет над объяснениями.
Остальные ребята негромко переговариваются, где-то слышится тихое щелканье – наверняка кто-то из девчонок Призраков принес вязание и занимается им теперь. Кто-то в зале сдавленно ойкает и шипит, а среди Големов слышатся сдавленные смешки. Значит – снова Юджин, готовящийся в этом году выпускаться, взялся за свое – кидаться огрызками.
Священник привычно оглядывает зал, подмечает какие-то мелочи в поведении ребят, отмечает для себя - с кем стоило бы поговорить лично, а кто – возможно, сам попросит о беседе. За несколько лет общения с ними он уже научился разбираться в этом.
Молчание затягивается, но вот раздается чуть недовольный мальчишеский голос.
- Ну, допустим, на этот – да. А второй?
- Второй… Ответ на второй вопрос прост и страшен. И не многие СМОГУТ в него поверить, а еще меньше – ЗАХОТЯТ поверить.
- Ты говоришь, что Христос терпел недолго. – Сейчас голос священника негромок. Очень негромок. Но отчего-то звучит вовсе не тихо. Впрочем – тише, чем возмущенные шиканья нескольких ребят, призывающих остальных к тишине:
- Ястреб, заткни своих пташек, а то чирикалки набок сворочу;
- Моркошка, за хвост дерну – прекрати спицами стучать;
- Чарли, прикрой шоколадную фабрику и не булькай…
И прочее, не особо вежливое, но произносимое шепотом. Наконец и эти звуки затихают, словно затихшее после волнения море.
- Господь Сошел на землю для того, чтобы искупить грехи всех людей на земле. Всех, и во все времена. Вы это знаете. – Священник продолжает говорить лишь тогда, когда в зале наступает тишина и слышится лишь дыхание и легкие шевеления – у кого-то рука затекла, кто-то сел неловко… Но эти звуки уже не могут помешать им осознать всю важностью того, что они хотели знать и сейчас услышат. – Но что значит «во все времена»? Кто скажет?
Но они молчат. И даже самые отличники и зубрилки в школе, даже выскочки-Крысы. И не потому, что не знают ответ. Просто всеми овладевает непонятное, тревожное напряжение. Такое обычно бывает во сне, когда испугался чего-то находящегося за спиной, но обернуться и посмотреть – что это – еще страшнее.
- Во все времена – это значить, что Христос искупил грехи людей, свершённые и до его Пришествия, и во время Его Схождения на землю, и грехи людей всех будущих времен. Однако, то не значит, что Жертвы Христовой достаточно для полного прощения. Для этого нужно истинное покаяние души, скорбь о своём проступке.
Он не говорит о том, что огорчить Его – это все равно, что огорчить любящего отца. Увы, не у всех из этих ребят отцы и матери были любящие. Сейчас здесь много таких, от кого родители отказались, или были лишены родительских прав. Таких детей слова о любящих родителях не только не убедят, но могут даже разозлить. Потому он говорит по-другому – более понятно и более логично именно для этого разговора.
- Каждое истинное раскаяние словно бы вынимает гвозди из тела Христова и врачует все Его раны. Но беда в том, что каждый проступок и, уж тем более – грех – вновь ранит Христа. А истинных сокрушенных сердец, увы, гораздо меньше.
- Значит… Мы все виноваты в том, что Христос распят до сих пор? – раздается настороженный, чуть недоверчивый – ибо ох как не хочется верить в подобное – голос.
- Это не ваша вина. Это ваша общая беда – вас и Господа нашего. – Слова звучат не упрекающе, не поучающе, в них слышится лишь сожаление.
Со своих мест поднимаются и расходятся молча, сохраняя ту же тишину, что была до сих пор. У них есть тема над которой стоит подумать. И священник очень надеется, что размышления эти помогут им выбирать правильную дорогу в своих поступках.
- Ну что, ребята, кто и про что хочет спросить сегодня? – Он улыбается спокойно, тепло и искренне. Всегда интересно – какую задачку они зададут сегодня?
- А вот почему все время говорят, - голос, раздавшийся из группы сидящих на полу у дальней стены, почти агрессивен и враждебен. Тут не принято вставать или поднимать руку, задавая вопрос. Захочет взрослый, да еще и «долгополик» - как они называют его между собой – понять – кто спросил – пусть сам и следит или интересуются. – Почему говорят часто: «потерпи», «надо потерпеть»? Мне вон вообще один старый поп – когда я еще дома жил и ходил в церковь – говорил, мол, «потерпи, Христос терпел и нам велел». Но ведь Христос – бог – сам про то, что будет, знал. Значит – и не терпеть мог. А тут: старшие поколотили – терпи, отец выпорол – терпи, училка наорала – терпи.. Не смей реветь – ты мужчина. А девчонкам так и того хуже. – Слышится шорох передвижения, видимо – говорящий благоразумно от женской части аудитории; но все равно продолжает: - Рожать – терпи, до того – тоже терпи – ты же женщина. И выходит – кто ты, а все равно терпи. А Христос-то и терпел и терпел всего – года его раз избили и когда распяли. Конечно, больно, но ведь не так и долго. А тут порой всю жизнь терпеть приходится – голодный ли, замерзаешь ли, мучают ли… - Голос – полный злой обиды, замолкает.
Священник внимательно вглядывается в ту сторону, откуда этот голос прозвучал, стараясь обнаружить его владельца. Вот он, кажется - невысокий хмурый подросток лет тринадцати, явно навидавшийся в жизни. Рыцарь, если судить по тому месту в Стаях, где все они сидят. Рыцари, Призраки и часть Лунатиков обычно сидят дальше, а Крысы – как самые примерные, и те, кому действительно интересно – занимают места поближе.
- Тебя интересует то – почему людям порой приходится долго терпеть, или то – почему Христос – по твоему мнению – терпел мало? – Мягко уточняет священник.
- И то и другое. – Мальчишка почти огрызается. Он явно настроен на ссору и скандал.
- Ну что же, попробую ответить. - Теперь священник серьезен, потому что вопрос и в самом деле немаловажен для понимания. – Зачастую некоторые понятия слов имеют разное понимание. И слово «потерпеть» в подобных случаях чаще имеет смысл «переждать какое-то время, не теряя надежды». Или – не зацикливаться на усилении эмоций, не усиливать негатив. Когда бьют, когда голодаешь, когда сильно мерзнешь… В общем – почти всегда, когда случается то, что мешает жизни, не стоит терпеть в смысле покорного принятия, а стоит подумать – как от этого избавиться и - сделать или, хотя бы, попытаться. Терпеть можно недолгую боль, недолгие неудобства. Долгую же боль, неудобства, негативные эмоции стоит просто пережить, переждать; либо – если это возможно – устранить. Я ответил на твой вопрос?
Мальчишка упрямо хмурится, кусает губу. То ли согласен с объяснением, то ли не хочет признать согласие, то ли размышляет над объяснениями.
Остальные ребята негромко переговариваются, где-то слышится тихое щелканье – наверняка кто-то из девчонок Призраков принес вязание и занимается им теперь. Кто-то в зале сдавленно ойкает и шипит, а среди Големов слышатся сдавленные смешки. Значит – снова Юджин, готовящийся в этом году выпускаться, взялся за свое – кидаться огрызками.
Священник привычно оглядывает зал, подмечает какие-то мелочи в поведении ребят, отмечает для себя - с кем стоило бы поговорить лично, а кто – возможно, сам попросит о беседе. За несколько лет общения с ними он уже научился разбираться в этом.
Молчание затягивается, но вот раздается чуть недовольный мальчишеский голос.
- Ну, допустим, на этот – да. А второй?
- Второй… Ответ на второй вопрос прост и страшен. И не многие СМОГУТ в него поверить, а еще меньше – ЗАХОТЯТ поверить.
- Ты говоришь, что Христос терпел недолго. – Сейчас голос священника негромок. Очень негромок. Но отчего-то звучит вовсе не тихо. Впрочем – тише, чем возмущенные шиканья нескольких ребят, призывающих остальных к тишине:
- Ястреб, заткни своих пташек, а то чирикалки набок сворочу;
- Моркошка, за хвост дерну – прекрати спицами стучать;
- Чарли, прикрой шоколадную фабрику и не булькай…
И прочее, не особо вежливое, но произносимое шепотом. Наконец и эти звуки затихают, словно затихшее после волнения море.
- Господь Сошел на землю для того, чтобы искупить грехи всех людей на земле. Всех, и во все времена. Вы это знаете. – Священник продолжает говорить лишь тогда, когда в зале наступает тишина и слышится лишь дыхание и легкие шевеления – у кого-то рука затекла, кто-то сел неловко… Но эти звуки уже не могут помешать им осознать всю важностью того, что они хотели знать и сейчас услышат. – Но что значит «во все времена»? Кто скажет?
Но они молчат. И даже самые отличники и зубрилки в школе, даже выскочки-Крысы. И не потому, что не знают ответ. Просто всеми овладевает непонятное, тревожное напряжение. Такое обычно бывает во сне, когда испугался чего-то находящегося за спиной, но обернуться и посмотреть – что это – еще страшнее.
- Во все времена – это значить, что Христос искупил грехи людей, свершённые и до его Пришествия, и во время Его Схождения на землю, и грехи людей всех будущих времен. Однако, то не значит, что Жертвы Христовой достаточно для полного прощения. Для этого нужно истинное покаяние души, скорбь о своём проступке.
Он не говорит о том, что огорчить Его – это все равно, что огорчить любящего отца. Увы, не у всех из этих ребят отцы и матери были любящие. Сейчас здесь много таких, от кого родители отказались, или были лишены родительских прав. Таких детей слова о любящих родителях не только не убедят, но могут даже разозлить. Потому он говорит по-другому – более понятно и более логично именно для этого разговора.
- Каждое истинное раскаяние словно бы вынимает гвозди из тела Христова и врачует все Его раны. Но беда в том, что каждый проступок и, уж тем более – грех – вновь ранит Христа. А истинных сокрушенных сердец, увы, гораздо меньше.
- Значит… Мы все виноваты в том, что Христос распят до сих пор? – раздается настороженный, чуть недоверчивый – ибо ох как не хочется верить в подобное – голос.
- Это не ваша вина. Это ваша общая беда – вас и Господа нашего. – Слова звучат не упрекающе, не поучающе, в них слышится лишь сожаление.
Со своих мест поднимаются и расходятся молча, сохраняя ту же тишину, что была до сих пор. У них есть тема над которой стоит подумать. И священник очень надеется, что размышления эти помогут им выбирать правильную дорогу в своих поступках.
суббота, 23 июня 2018
Раскинулась по земле степь – выше гор, глубже моря. Кто знает – тот поймет, кто поймет – согласится. Ну,
а кто не знает и не поймет – про того и речь не идет.
Поет-шумит по степи ковыль; поют-звенят по степи конские копыта; поют-рассказывают о жителях степей, о вольном ветре, о яром пламени, о ясной воде. Рассказывают о том, что говорили прадедам нынешних стариков их прадеды.
* * *
Давно это случилось. Так давно, что прадеды прадедов нынешних стариков сами еще были малыми детьми и слушали сказки своих стариков; а жили тогда не в пример дольше нынешним временам. И вот что рассказывали те старики.
Жили на свете два друга-приятеля, два пастуха. Гоняли по степи овец, стригли шерсть, меняли ее да овечье молоко на хлеб и одежду – тем и жили.
И вот случилась в степи страшная засуха – ни листика, ни цветка, ни травинки зеленой не осталось – все пожег злой суховей. И решили друзья-пастухи гнать свои отары в дальние степи – за гиблые болота. Собрали овец, оседлали коней, свистнули верного пса и отправились в путь. Днем идут; по ночам костры жгут, овец стерегут – чтобы волки да другие хищные звери не вздумали полакомиться ягненком. Спят по очереди, да и собака их сон охраняет.
День идут, другой идут, третий, четвертый… И добрались через Малый Круг дней до гиблых болот. На болотах же туман поднимается, все звуки глушатся да пропадают, а от трясины гул да вой слышатся.
Посовещались друзья; один и говорит: - Пойду я вперед да разведаю – что там впереди нас ожидать может, да свою часть отары погоню вперед.
Попытался уговорить его друг, что поначалу-то стоит одного только пса пустить. А коли идти самому, то стоит взять с собой большой фонарь.
Но не послушался бесшабашный пастух, рассмеялся только: - Сейчас солнце встанет, утро настанет, туман растает – все видно будет. А пса одного пускать – так ждать придется - пока вернется. Чем овец кормить будем, где еды добудем?
Вроде и верно все говорил пастух, да неспокойно было на душе его друга. – Ты, - говорит, - будь осторожней: по кочкам не скачи; за собакой следуй – у нее нюх верный; да овец береги. А как до конца дороги доберешься да на твердую землю выберешься – пусти собаку обратно, она весть от тебя принесет.
Уговорились.
Свистнул бесшабашный пастух пса, да и повел своих овец по тропке, ведущей вглубь болот. Час идет, другой, третий… А туман все не рассеивается. Вдруг видит пастух – свет впереди, огонек посверкивает. Пошел-поторопился пастух на свет, пес следом бежит, овец подгоняет. Но все сгущается туман, хотя и огонек все ближе. Заскулил, заметался по тропинке пес, будто чуя беду; зафыркал конь; забеспокоились овцы, сбились в кучу.
Час ждет друга второй пастух, другой, третий… Нет вестей, не прибегает собака. Не выдержал пастух. Поставил всех своих овец в цепочку, коня впереди, повесил большой фонарь на пастуший посох и двинулся вперед. Идет осторожно, каждый шаг посохом проверяет, фонарем дорогу освещает, да коню доверяет: куда тот шагнет – туда и пастух овец ведет.
Час идет, другой, третий, а туман все не рассеивается. Вдруг видит пастух – свет впереди, огонек поблескивает. И слышит – вроде впереди собака воет. Поднял пастух свой фонарь, сжал крепче крепче повод конской сбруи, проверил - все ли овцы на месте, и пошел на огонек. Видит – впереди бочажок, а рядом с бочажком конь его друга стоит – оседланный да одинокий. И ни самого пастуха, ни пса; лишь отара бродячие огоньки над бочажком роятся.
Булькнул бочажок, завыло из него да по-над ним. Фыркнул испуганно безвсадный конь, попятился да и угодил в трясину. Заржал, заметался конь, стараясь выбраться, но лишь еще глубже в болото ушел.
Остановил пастух своего коня, спрыгнул на кочку, уперся ногами да посохом покрепче. Гулко хлюпнула кочка, однако удержала пастуха. Накинул он крюк с посоха на узду тонущего коня, да потянул к себе – чтобы вытащить того из болота. Долго бился – тяжело тянуть; а все же выбрался жеребец из трясины. Дрожит весь, трясется да фыркает испуганно. Принялся пастух обчищать бока, живот да ноги коня и заметил, что в стремени сапог застрял. То ли спрыгнул второй пастух на землю да оступился, а сапог и остался в стремени; то ли задремал да из седла вывалился – не поймешь.
Погоревал пастух, да делать нечего – надо дальше отару вести, с болота на дорогу выводить. Овцы же сбились в кучу, обе отары смешались, жались друг к другу и испуганно блеяли. Их пугали болото и надвигающиеся сумерки. И тут откуда-то вновь раздался вой потерявшейся собаки. Посветил пастух тропинку впереди себя фонарем и протяжно свистнул. И из полутьмы – оттуда, где прежде слышался тоскливый собачий вой – теперь раздался радостный лай. Вновь расставил пастух овец, присоединив отару погибшего приятеля к своей, в цепочку, перевел коня друга в самый конец цепочки и, крепко держа фонарь и за узду своего жеребца, осторожными шагами направился на собачий лай.
Уже в самую ночь выбрался пастух со совей отарой на твердую почву – к опушке леса, где его с радостным лаем кинулся промокший и грязный, но здоровый и счастливый пастуший пес. А второго пастуха его друг так и не нашел.
четверг, 21 июня 2018
Раскинулась по земле степь – выше гор, глубже моря. Кто знает – тот поймет, кто поймет – согласится. Ну, а кто не знает и не поймет – про того и речь не идет.
Поет-шумит по степи ковыль; поют-звенят по степи конские копыта; поют-рассказывают о жителях степей, о вольном ветре, о яром пламени, о ясной воде. Рассказывают о том, что говорили прадедам нынешних стариков их прадеды.
* * *
Рассказывают об одной семье кочевников, бродящих прежде по степи. Богата семья была ремеслом и умением разным, конями, верблюдами да овцами. Но была у этой семьи одна беда: рано уходили ее первенцы в Небесные Поля. Как настает срок – достигает первенец Второго Имени, идет в Дальние Горы и там пропадает. Вторые же и последующие дети живут и родителей радуют. И каждый Большой Круг лет Рок Неизвестности пятую, а то и четвертую часть детей. И не знали люди – за что такая беда на семью обрушилась?
Проходили раз кочевники той семьи мимо Дальних Гор, и подступал Срок. И решил один из семьи пойти к Великому Духу, что по слухам обитал в тех горах, и узнать – за что так наказана семья?
Шел он горными тропками – узкими, как косная лента девушки; расщелинами – глубокими, как горе матери, потерявшей ребенка; тоннелями – извилистыми, как змеиный след; и темными – как душа недоброго человека. И пришел в самую глубокую и темную пещеру. Ощутил он, будто овевает его сухой теплый ветер, хотя не может быть ветра в пещере; и услышал звук – будто сыплется где-то мелкая галька. Страшно стало степняку – а что как разгневается на него Дух гор за незваный визит? Но скрепил он свое сердце, поборол страх – потому как семье помощь нужна.
И встретил его Дух гор – темный, как ночь; огромный, как как сама пещера; неуловимый, как туман поутру - , и спросил – голосом, как будто камешки шуршат: - Зачем ты пришел сюда, человек степей, какие тропы привели тебя сюда? Берегись, коли привело лишь пустое любопытство – никогда не найдешь дороги наверх и останешься здесь навек.
И ответил человек степей, кочевник: - Великий Дух гор, я пришел сюда спросить твоего совета. Ибо вся степь полнится слухами о твоей мудрости.
- Говори, спрашивай, человек степей. – Разрешил горный Дух.
И поведал кочевник духу гор беду своей семьи. И спросил: отчего, кто и почему наказал так семью степняков?
Сухо рассмеялся Дух гор – будто пересыпается песок в глиняный кувшин – и ответил: - Давным-давно заключили ваши пращуры со мной договор – будут у вас все блага и богатства, какие пожелает кочевой народ, но за это вы должны будете отдавать мне пятерых детей в жертву каждый Большой Круг. Первые годы выполняли вы свой зарок; а потом нарушили слово – забыли или сами отказались. Долго терпел я, ждал – когда вы вспомните о своем обещании, да не дождался. И решил брать больше того, о чем был договор. Вот оттого теперь вы и отдаете пятую часть своих первенцев. И будет так до тех пор, пока не вернется все в рамки договора; или пока не расторгнем мы его вместе, но тогда отвернется от вас удача и богатство.
И сказал человек степей: - Великий Дух гор, я хочу от имени своего народа заключить с тобой новый договор. Оберегай ты нас, как прежде; мы же , в свою очередь, будем приносить тебе в жертву пятую часть своего скота и трудов своих рук – будь то ковры от ткачества, кувшины от гончаров, и прочее.
Согласился горный Дух, отпустил человека степей, чтобы тот донес новый договор до своей семьи; но предупредил, что если вновь решат кочевники обмануть Духа или забудут об уговоре, то будет забирать горный Дух не детей, но лучших мастеров, а там и вовсе изведет весь под корень род.
И исполняют с тех пор кочевники уговор с Духом гор; и не мутнеют отныне глаза матерей от слез потерь и горя; и звучат в степи, где кочует та семья, звонкий детский смех; и не переводятся в той семье удача и богатства.
пятница, 23 июня 2017
Комната была полутёмной из-за подкрадывающихся сумерек, без включённого электрического света, оклеенной серо-голубыми обоями, и казалась сейчас очень тихой и скучной. Мальчик сидел на подоконнике, и смотрел в звёздное небо. Он не любовался проплывавшими открывающимся из окна видом, не был заворожён поблёскивающими в вышине огоньками звёзд, не слушал тихий шелест листьев и вечернее попискивание птиц в кустарнике неподалёку от окна; даже доносящиеся со двора крики ребят и звонкий собачий лай не вызывали в мальчишке интереса. Он прислушивался к себе, к своей душе, и пытался понять – что же с ним происходит? Прежде мальчик очень любил сочинять сказки и рассказывать их другим ребятам, а, порою, и взрослым, любил рисовать картинки к своим сказкам. Но вот совсем недавно он перестал сочинять. Перестал фантазировать. Ему было грустно, а отчего – он и сам не понимал. И сейчас сидел и думал – что же с ним случилось?
От размышлений мальчика отвлёк тихий и мягкий стук в конное стекло. Мальчик перевёл взгляд в ту сторону, откуда слышался звук, и увидел большую… нет – огромную темно-синюю с золотисто-зелёными краями крыльев, от которых будто отлетали огненные искры – бабочку. Пожалуй, впервые за несколько последних дней мальчик удивился. Он встал обеими ногами на подоконник и, дотянувшись до ручки, открыл форточку. Бабочка влетела в комнату, осыпая подоконник и пол искрами. Одна из искр попала на руку мальчика.
Ой! – вскрикнул он, невольно отдёргивая руку. И тут же понял, что сделал это напрасно: искра вовсе не была горячей и не жглась; хотя мальчик и ощутил , как по его коже бегут покалывающие и щекочущие мурашки. Мальчик поёжился и засмеялся: - Что ты за чудо такое? – Спросил он бабочку, не надеясь, впрочем, на ответ. Ведь животные разговаривают только в сказках. И это очень… Нет – очень-очень-очень жаль. В если бы звери и птицы говорили бы по-настоящему – он узнал бы – ругаются ли белоснежный с черными пятнами соседский далматинец с невзрачной бродяжкой-дворняжкой, или обсуждают новости своего собачьего мира – собаку, лишь на днях въехавшую в дом; о чем чирикают воробьи на соседнем с домом кусте; что говорит голубь, ухаживая за подругой; и на что жалуется или чего просит бабушкин кот?
- Ты прав, я – чудо. – Неожиданно ответила бабочка звонким и мелодичным голосом. – То чудо, в которое ты захотел поверить и поверил.
- Я? Захотел? – В голосе мальчика послышались недоверие и сомнение. – Я уже давно ничего не хочу. – Он грустно вздохнул. – И у меня ничего не получается. Прежде я рассказывал ребятам сказки и рисовал; а сейчас – и слова не складываются, и образов нет. – Он снова сел на подоконник, а затем и вовсе спрыгнул на пол. Оглянулся по сторонам.
- Но ведь ты сейчас захотел, верно? – Уточнила бабочка. – Вот и получилось.
- Но ведь я и прежде хотел. – Возразил мальчик. Теперь он отчего-то вовсе не удивляясь не только размерам бабочки, но и то, что она говорила. Это показалось ему… совершенно естественным. Так, как будто он разговаривал с бабочками по пять раз на дню.
- Очень хотел? – Полюбопытствовала необычная гостья.
Мальчик помолчал, как следует подумав, а затем помотал головой: - Нет, не очень. – Вынужден был признать он. Огорчённо вздохнул. Ему, и правда, нравилось рассказывать сказки, но вот так, чтобы ОЧЕНЬ – нет. Или да, но он просто не замечал, не понимал этого?
- А чего ты очень хочешь сейчас? – Крылья бабочки теперь переливались всеми цветами радуги, и казалось, что в комнате – прежде унылой и серо-скучной – кто-то включил цветомузыку.
- Я… Я хочу… - Мальчик снова задумался. Было довольно необычно – мысленно перебирать свои возможные желания и невозможные мечты, , будто стеклянные цветные шарики и яркие камушки в коробке. И отчего-то знал, был уверен, что если сейчас чего-нибудь пожелает, то исполнится самая безумная, самая отчаянная и заветная мечта его сердца; вспыхнет искрой, загорится маленьким, но ярким согревающим пламенем – как свеча, и – исполнится! Вот только… Сейчас все «шарики» и «камушки» потускнели, утратили яркость. И, значит, их надо как-то зажечь.
- Я хочу… - Мальчик замолчал, будто испугавшись своих мыслей, а потом сказал быстро, словно боясь не успеть, опоздать: - Я очень хочу снова научиться сочинять, выдумывать и радоваться, радуя других своими сказками.
Бабочка рассмеялась, и вихрь разноцветных искр закружился по комнате. Мальчик протянул руку, и несколько искр сели на его ладонь, вновь заставив поёжиться от мягкой тёплой щекотки.
- Для того чтобы радовать других, надо знать – что может этих других радовать. – Бабочка вспорхнула и затанцевала среди этого вихря. – Хочешь ли ты знать – научиться узнавать это?
Да! – Воскликнул мальчик.
- Хочешь ли ты научиться летать? – Спросила бабочка, снуя огромным радужным цветком среди искр.
- Да! – Воскликнул мальчик и даже не удивился тому – как легко ему было сейчас поверить исполнение самой несбыточной мечты.
- Хочешь ли ты сейчас попасть в сказку? – Бабочка закружилась вокруг мальчика.
- -Да! – Радостно воскликнул он, и рассмеялся.
Тут же со звоном распахнулось окно, свободу к новым просторам.
- Лети! – Воскликнула бабочка, вылетая в распахнутое окно. – Раскинь руки в стороны и лети!
Яркий вихрь радужных искр подхватил мальчика, поднимая в воздух, а затем ставя на подоконник.
Мальчик твёрдо встал на подоконник, шагнул к раскрытому окну и… Остановился. Открывшаяся его взгляду картина – огни фонарей и автомобильных фар далеко внизу, свет в окнах и далёкое мерцание звёзд высоко в тёмном небе – притягивала и, одновременно, пугала.
Наверное, бабочка увидела и поняла чувства мальчика. Она подлетела к нему.
- Тот, кто всем сердцем стремится к исполнению своей мечты, не должен бояться сделать к ней шаг, преодолеть себя. Многие люди так и не достигают своей мечты потому, что боятся. Боятся изменить себя, изменить что-то вокруг. Потому что привыкли. Не бойся менять и меняться.
- Но… Там высоко. – Мальчик покосился вниз и ухватился рукой за оконную раму, ощутив, как по сердцу тонкой холодной струйкой, похожей на небольшую, но очень ядовитую змею, скользнул страх. Искры вокруг заметались и начали тускнеть.
- Не бойся! Только ничего не бойся! – Воскликнула бабочка. Она снова затанцевала по комнате. – Страх – самый опасный враг мечты, он убивает её. Не давай страху убить мечту. Не бойся!
- Я не хочу, чтобы мечты умирали! – Крикнул мальчик с отчаянной решимостью. – Я хочу, чтобы они исполнялись!
Искры снова засияли, как лампочки на новогодней гирлянде, их хоровод снова подхватил мальчика.
- Лети! – Воскликнула бабочка.
Мальчик раскинул руку в стороны, зажмурился, подпрыгнул, делая шаг вперёд, и…
- Открой глаза, маленький мечтатель! – Услышал он рядом радостный переливчатый смех.
Открывать глаза было страшновато, но безумно интересно. И он решился. И не пожалел.
Навстречу ему проносились огромные рыбы, бабочки, цветы, кошки, дельфины, орлы – это мчались куда-то мириады сверкающих искр, принимающих то и дело те или иные формы. Они то взмывали ввысь, то будто ныряли, то кружились падающими листьями, или кружились вокруг мальчика; а искристы вихрь нёс его все дальше и дальше. И теперь, когда мальчику уже не было страшно, он начал внимательно оглядываться по сторонам. И начал замечать, что то от одной, то от другой фигуры отделялись россыпи искр и, отлетая, вспыхивали ярко-ярко, а затем пропадали. А на их месте уже загорались другие искры.
- Что это? Почему они исчезают? – Обратился мальчик к своей крылатой спутнице. Он был в восторге от всего, что видел. В том восторге, что бурлит, подобно газировке, заставляет смеяться до слез и плакать, в том, что окрыляет и поднимает ввысь.
Та засмеялась и засияла, переливаясь всеми цветами радуги.
- Это – искры желаний и мечтаний. Когда кто-то очень-очень чего-то захочет – в небесах вспыхивают искра его мечты; а когда он становится готовым к тому, чтобы желание исполнилось, искра желания отрывается от своей семьи и летит к тому, кто готов её принять. Вот смотри: видишь – вон та сияющая огненно-рыжая искра? Она сейчас полетит к маленькой девочке, которая очень-очень хочет собаку. А вон ту – светло-зелёную – призвал к жизни юноша, желающий учиться в музыкальной школе. А та – снежно-белая – принадлежит девушке, которая сильно болеет, но очень хочет поправиться.
- А откуда ты это знаешь? – Удивился мальчик.
Бабочка запереливалась, её крылья стали жемчужно-голубыми.
- Открой свою душу, прислушайся к своему сердцу – и ты тоже узнаешь.
- Но… Как это сделать? Ведь мои желания – это не их… Не тех, кто тоже о чем-то мечтает. А если прислушиваться к себе, тогда я смогу лишь узнать о своих самых искренних желаниях, но могу перепутать их с чужими. И тогда – не узнаю мечту другого человека, а… заменю её своей. – Мальчик растеряно посмотрел на свою попутчицу, а потом твёрдо покачал головой. – А так делать нельзя.
- Это верно. – Согласно помахала теперь уже ярко-алыми крыльями бабочка. – Хорошо, что ты понимаешь это. Но когда ты не только слушаешь сердце, но открываешь душу навстречу Миру – Мир говорит с тобой, ты слышишь его и понимаешь. И тогда ты не совершишь ошибку.
Мимо них пронеслось что-то большое и пушистое, словно облако. Мальчик оглянулся и увидел, что это – большой рыжий кот… с крыльями. В лапках у него был небольшой детский сачок для бабочек – ярко-жёлтый, и с этим сачком кот гнался за яркой искрой, растерянно мечущейся по небу, как перепуганная мышка, удирающая от погони.
- Что… Что это? Удивился мальчик и тут же вскрикнул испуганно и возмущённо. – Ой, смотри, он сейчас её поймает!
И в самом деле – взмах пушистых лап – и вот уже в сачке забилась, как птичка в клетке, зелёная искорка.
Отчего-то крылатая спутница не разделяла беспокойства мальчика. Наоборот – радостно рассмеялась. А затем, увидев недоумение на его лице, поспешила объяснить: - Дело в том, что в мире столько существ, и многие мечтают об одном и том же, что новорождённые искры нередко теряются и не могут сразу дорогу к тем, кому предназначены. Ловцы искр помогают им – ловят и отправляют по адресу.
В голове мальчика зароился яркий и торопливый хоровод самых разных мыслей. – Но ведь это же был кот, а не человек! – Воскликнул он.
- Конечно. – Чуть удивлённо подтвердила малиновая сейчас бабочка. – А ты думал – мечты могут быть только у людей? Вовсе нет. К примеру, этот ловец искр отловил и понёс исполняться мечту одного бродячего щенка, которому очень-очень хочется найти дом и хозяина. И этот ловец искр знает – кому именно и куда именно нести исполнения желания; несмотря на то, что это – мечта многих животных, которых называют домашними, но у кого нет дома.
- И.. Значит.. Это летающий кот… Открыл миру свою душу и вслушивается в своё сердце? – В голосе мальчика отчётливо послышались недоверчивые нотки.
Бабочка весело рассмеялась и согласно замерцала изумрудными крыльями.
- А ты… Тоже..? – Недоверчивости в голосе мальчика прибавилось; ведь трудно поверить, что у бабочки – пусть и такой большой – есть сердце и душа. Но все же он не стал продолжать, потому что это могло обидеть крылатую спутницу. А этого мальчику очень не хотелось.
Но та сама догадалась; рассмеялась, ничуть не обидевшись. – Тоже. У каждого в Мире есть душа и сердце, кто хочет дарить другим радость.
- А я… - Дыхание мальчика прервалось от волнения. – Я смогу?
- Конечно, сможешь. – Смеясь, бабочка замахала крыльями – каким-то особенным образом, осыпая маленького мечтателя снопами переливающихся искр. Его внезапно охватило чувство весёлой лёгкости и восторга, а ещё закружилась голова. Но страшно вовсе не было.
Вихрь снова завертел и понёс мальчика куда-то дальше, выше…
… И вот уже скоро мальчик снова стоял в своей комнате. Но теперь вся комната, казалось, стала совсем иной, словно вся осветилась улыбкой своего маленького хозяина, вновь готового дарить другим большие и малые, но очень нужные чудеса.
От размышлений мальчика отвлёк тихий и мягкий стук в конное стекло. Мальчик перевёл взгляд в ту сторону, откуда слышался звук, и увидел большую… нет – огромную темно-синюю с золотисто-зелёными краями крыльев, от которых будто отлетали огненные искры – бабочку. Пожалуй, впервые за несколько последних дней мальчик удивился. Он встал обеими ногами на подоконник и, дотянувшись до ручки, открыл форточку. Бабочка влетела в комнату, осыпая подоконник и пол искрами. Одна из искр попала на руку мальчика.
Ой! – вскрикнул он, невольно отдёргивая руку. И тут же понял, что сделал это напрасно: искра вовсе не была горячей и не жглась; хотя мальчик и ощутил , как по его коже бегут покалывающие и щекочущие мурашки. Мальчик поёжился и засмеялся: - Что ты за чудо такое? – Спросил он бабочку, не надеясь, впрочем, на ответ. Ведь животные разговаривают только в сказках. И это очень… Нет – очень-очень-очень жаль. В если бы звери и птицы говорили бы по-настоящему – он узнал бы – ругаются ли белоснежный с черными пятнами соседский далматинец с невзрачной бродяжкой-дворняжкой, или обсуждают новости своего собачьего мира – собаку, лишь на днях въехавшую в дом; о чем чирикают воробьи на соседнем с домом кусте; что говорит голубь, ухаживая за подругой; и на что жалуется или чего просит бабушкин кот?
- Ты прав, я – чудо. – Неожиданно ответила бабочка звонким и мелодичным голосом. – То чудо, в которое ты захотел поверить и поверил.
- Я? Захотел? – В голосе мальчика послышались недоверие и сомнение. – Я уже давно ничего не хочу. – Он грустно вздохнул. – И у меня ничего не получается. Прежде я рассказывал ребятам сказки и рисовал; а сейчас – и слова не складываются, и образов нет. – Он снова сел на подоконник, а затем и вовсе спрыгнул на пол. Оглянулся по сторонам.
- Но ведь ты сейчас захотел, верно? – Уточнила бабочка. – Вот и получилось.
- Но ведь я и прежде хотел. – Возразил мальчик. Теперь он отчего-то вовсе не удивляясь не только размерам бабочки, но и то, что она говорила. Это показалось ему… совершенно естественным. Так, как будто он разговаривал с бабочками по пять раз на дню.
- Очень хотел? – Полюбопытствовала необычная гостья.
Мальчик помолчал, как следует подумав, а затем помотал головой: - Нет, не очень. – Вынужден был признать он. Огорчённо вздохнул. Ему, и правда, нравилось рассказывать сказки, но вот так, чтобы ОЧЕНЬ – нет. Или да, но он просто не замечал, не понимал этого?
- А чего ты очень хочешь сейчас? – Крылья бабочки теперь переливались всеми цветами радуги, и казалось, что в комнате – прежде унылой и серо-скучной – кто-то включил цветомузыку.
- Я… Я хочу… - Мальчик снова задумался. Было довольно необычно – мысленно перебирать свои возможные желания и невозможные мечты, , будто стеклянные цветные шарики и яркие камушки в коробке. И отчего-то знал, был уверен, что если сейчас чего-нибудь пожелает, то исполнится самая безумная, самая отчаянная и заветная мечта его сердца; вспыхнет искрой, загорится маленьким, но ярким согревающим пламенем – как свеча, и – исполнится! Вот только… Сейчас все «шарики» и «камушки» потускнели, утратили яркость. И, значит, их надо как-то зажечь.
- Я хочу… - Мальчик замолчал, будто испугавшись своих мыслей, а потом сказал быстро, словно боясь не успеть, опоздать: - Я очень хочу снова научиться сочинять, выдумывать и радоваться, радуя других своими сказками.
Бабочка рассмеялась, и вихрь разноцветных искр закружился по комнате. Мальчик протянул руку, и несколько искр сели на его ладонь, вновь заставив поёжиться от мягкой тёплой щекотки.
- Для того чтобы радовать других, надо знать – что может этих других радовать. – Бабочка вспорхнула и затанцевала среди этого вихря. – Хочешь ли ты знать – научиться узнавать это?
Да! – Воскликнул мальчик.
- Хочешь ли ты научиться летать? – Спросила бабочка, снуя огромным радужным цветком среди искр.
- Да! – Воскликнул мальчик и даже не удивился тому – как легко ему было сейчас поверить исполнение самой несбыточной мечты.
- Хочешь ли ты сейчас попасть в сказку? – Бабочка закружилась вокруг мальчика.
- -Да! – Радостно воскликнул он, и рассмеялся.
Тут же со звоном распахнулось окно, свободу к новым просторам.
- Лети! – Воскликнула бабочка, вылетая в распахнутое окно. – Раскинь руки в стороны и лети!
Яркий вихрь радужных искр подхватил мальчика, поднимая в воздух, а затем ставя на подоконник.
Мальчик твёрдо встал на подоконник, шагнул к раскрытому окну и… Остановился. Открывшаяся его взгляду картина – огни фонарей и автомобильных фар далеко внизу, свет в окнах и далёкое мерцание звёзд высоко в тёмном небе – притягивала и, одновременно, пугала.
Наверное, бабочка увидела и поняла чувства мальчика. Она подлетела к нему.
- Тот, кто всем сердцем стремится к исполнению своей мечты, не должен бояться сделать к ней шаг, преодолеть себя. Многие люди так и не достигают своей мечты потому, что боятся. Боятся изменить себя, изменить что-то вокруг. Потому что привыкли. Не бойся менять и меняться.
- Но… Там высоко. – Мальчик покосился вниз и ухватился рукой за оконную раму, ощутив, как по сердцу тонкой холодной струйкой, похожей на небольшую, но очень ядовитую змею, скользнул страх. Искры вокруг заметались и начали тускнеть.
- Не бойся! Только ничего не бойся! – Воскликнула бабочка. Она снова затанцевала по комнате. – Страх – самый опасный враг мечты, он убивает её. Не давай страху убить мечту. Не бойся!
- Я не хочу, чтобы мечты умирали! – Крикнул мальчик с отчаянной решимостью. – Я хочу, чтобы они исполнялись!
Искры снова засияли, как лампочки на новогодней гирлянде, их хоровод снова подхватил мальчика.
- Лети! – Воскликнула бабочка.
Мальчик раскинул руку в стороны, зажмурился, подпрыгнул, делая шаг вперёд, и…
- Открой глаза, маленький мечтатель! – Услышал он рядом радостный переливчатый смех.
Открывать глаза было страшновато, но безумно интересно. И он решился. И не пожалел.
Навстречу ему проносились огромные рыбы, бабочки, цветы, кошки, дельфины, орлы – это мчались куда-то мириады сверкающих искр, принимающих то и дело те или иные формы. Они то взмывали ввысь, то будто ныряли, то кружились падающими листьями, или кружились вокруг мальчика; а искристы вихрь нёс его все дальше и дальше. И теперь, когда мальчику уже не было страшно, он начал внимательно оглядываться по сторонам. И начал замечать, что то от одной, то от другой фигуры отделялись россыпи искр и, отлетая, вспыхивали ярко-ярко, а затем пропадали. А на их месте уже загорались другие искры.
- Что это? Почему они исчезают? – Обратился мальчик к своей крылатой спутнице. Он был в восторге от всего, что видел. В том восторге, что бурлит, подобно газировке, заставляет смеяться до слез и плакать, в том, что окрыляет и поднимает ввысь.
Та засмеялась и засияла, переливаясь всеми цветами радуги.
- Это – искры желаний и мечтаний. Когда кто-то очень-очень чего-то захочет – в небесах вспыхивают искра его мечты; а когда он становится готовым к тому, чтобы желание исполнилось, искра желания отрывается от своей семьи и летит к тому, кто готов её принять. Вот смотри: видишь – вон та сияющая огненно-рыжая искра? Она сейчас полетит к маленькой девочке, которая очень-очень хочет собаку. А вон ту – светло-зелёную – призвал к жизни юноша, желающий учиться в музыкальной школе. А та – снежно-белая – принадлежит девушке, которая сильно болеет, но очень хочет поправиться.
- А откуда ты это знаешь? – Удивился мальчик.
Бабочка запереливалась, её крылья стали жемчужно-голубыми.
- Открой свою душу, прислушайся к своему сердцу – и ты тоже узнаешь.
- Но… Как это сделать? Ведь мои желания – это не их… Не тех, кто тоже о чем-то мечтает. А если прислушиваться к себе, тогда я смогу лишь узнать о своих самых искренних желаниях, но могу перепутать их с чужими. И тогда – не узнаю мечту другого человека, а… заменю её своей. – Мальчик растеряно посмотрел на свою попутчицу, а потом твёрдо покачал головой. – А так делать нельзя.
- Это верно. – Согласно помахала теперь уже ярко-алыми крыльями бабочка. – Хорошо, что ты понимаешь это. Но когда ты не только слушаешь сердце, но открываешь душу навстречу Миру – Мир говорит с тобой, ты слышишь его и понимаешь. И тогда ты не совершишь ошибку.
Мимо них пронеслось что-то большое и пушистое, словно облако. Мальчик оглянулся и увидел, что это – большой рыжий кот… с крыльями. В лапках у него был небольшой детский сачок для бабочек – ярко-жёлтый, и с этим сачком кот гнался за яркой искрой, растерянно мечущейся по небу, как перепуганная мышка, удирающая от погони.
- Что… Что это? Удивился мальчик и тут же вскрикнул испуганно и возмущённо. – Ой, смотри, он сейчас её поймает!
И в самом деле – взмах пушистых лап – и вот уже в сачке забилась, как птичка в клетке, зелёная искорка.
Отчего-то крылатая спутница не разделяла беспокойства мальчика. Наоборот – радостно рассмеялась. А затем, увидев недоумение на его лице, поспешила объяснить: - Дело в том, что в мире столько существ, и многие мечтают об одном и том же, что новорождённые искры нередко теряются и не могут сразу дорогу к тем, кому предназначены. Ловцы искр помогают им – ловят и отправляют по адресу.
В голове мальчика зароился яркий и торопливый хоровод самых разных мыслей. – Но ведь это же был кот, а не человек! – Воскликнул он.
- Конечно. – Чуть удивлённо подтвердила малиновая сейчас бабочка. – А ты думал – мечты могут быть только у людей? Вовсе нет. К примеру, этот ловец искр отловил и понёс исполняться мечту одного бродячего щенка, которому очень-очень хочется найти дом и хозяина. И этот ловец искр знает – кому именно и куда именно нести исполнения желания; несмотря на то, что это – мечта многих животных, которых называют домашними, но у кого нет дома.
- И.. Значит.. Это летающий кот… Открыл миру свою душу и вслушивается в своё сердце? – В голосе мальчика отчётливо послышались недоверчивые нотки.
Бабочка весело рассмеялась и согласно замерцала изумрудными крыльями.
- А ты… Тоже..? – Недоверчивости в голосе мальчика прибавилось; ведь трудно поверить, что у бабочки – пусть и такой большой – есть сердце и душа. Но все же он не стал продолжать, потому что это могло обидеть крылатую спутницу. А этого мальчику очень не хотелось.
Но та сама догадалась; рассмеялась, ничуть не обидевшись. – Тоже. У каждого в Мире есть душа и сердце, кто хочет дарить другим радость.
- А я… - Дыхание мальчика прервалось от волнения. – Я смогу?
- Конечно, сможешь. – Смеясь, бабочка замахала крыльями – каким-то особенным образом, осыпая маленького мечтателя снопами переливающихся искр. Его внезапно охватило чувство весёлой лёгкости и восторга, а ещё закружилась голова. Но страшно вовсе не было.
Вихрь снова завертел и понёс мальчика куда-то дальше, выше…
… И вот уже скоро мальчик снова стоял в своей комнате. Но теперь вся комната, казалось, стала совсем иной, словно вся осветилась улыбкой своего маленького хозяина, вновь готового дарить другим большие и малые, но очень нужные чудеса.
понедельник, 24 апреля 2017
И то, что было,
И то, что не было,
И было – былями.
И было – небылью
И все, что все мы
Когда-то сделали –
Мы все запомним.
В круговорот.
Судьба закрутится
С чужими судьбами.
И будем судьями,
И вы осудите;
И жизнь остудится;
И что-то сбудется,
А что-то – скрутится
В забытый год.
Следы заметные
Тугими ветками
Отметят метками
Места заветные.
И ваши – темные,
И наши – светлые
И было также все
Наоборот.
Все было тайною,
Все было с нами, но
Чужими тайнами,
Воспоминаниями
В себе скрывали мы
Всех тех, кем стали бы
Всех тех, кто сталью был;
Мы до конца –
Стреляли, жгли ли нас,
Жизнь – повесть иль рассказ –
На год, на день, на час;
Мы с вами иль без нас;
Пылает иль угас
Огонь в душе сейчас;
На год на день, на час
Отдали в дар сердца.
И то, что не было,
И было – былями.
И было – небылью
И все, что все мы
Когда-то сделали –
Мы все запомним.
В круговорот.
Судьба закрутится
С чужими судьбами.
И будем судьями,
И вы осудите;
И жизнь остудится;
И что-то сбудется,
А что-то – скрутится
В забытый год.
Следы заметные
Тугими ветками
Отметят метками
Места заветные.
И ваши – темные,
И наши – светлые
И было также все
Наоборот.
Все было тайною,
Все было с нами, но
Чужими тайнами,
Воспоминаниями
В себе скрывали мы
Всех тех, кем стали бы
Всех тех, кто сталью был;
Мы до конца –
Стреляли, жгли ли нас,
Жизнь – повесть иль рассказ –
На год, на день, на час;
Мы с вами иль без нас;
Пылает иль угас
Огонь в душе сейчас;
На год на день, на час
Отдали в дар сердца.
воскресенье, 09 апреля 2017
Разошлись плетенья нитей –
Ослабели и протерлись,
Крепость полотна не сдержат;
Ткани целою не быть.
Не строчить станку отныне;
Не гудеть, не петь и прялке;
Нитку новую свивая,
Не плясать веретену.
Разорвав покров священный
Тишины беззвездной ночи,
Звон раздался – о каменья
Раскололся мой кувшин.
Глина свежая не хочет
Становиться четкой формой,
Лишь под пальцами сминаясь;
Не горит в печи огонь.
Где же ты, моя Ткачиха,
Что узорные полотна –
С песней звонкой, как капели,
Иль сказаньем стародавним –
Выплетала день за днем?
Где же та, что мне рубашки
Ярким цветом вышивала
И с улыбкою дарила?
Где же ты, моя Швея?
Пламя не горит уж ровно;
Глина больше не послушна –
Ни посуда, ни игрушки
Не родятся под рукой.
Ослабели и протерлись,
Крепость полотна не сдержат;
Ткани целою не быть.
Не строчить станку отныне;
Не гудеть, не петь и прялке;
Нитку новую свивая,
Не плясать веретену.
Разорвав покров священный
Тишины беззвездной ночи,
Звон раздался – о каменья
Раскололся мой кувшин.
Глина свежая не хочет
Становиться четкой формой,
Лишь под пальцами сминаясь;
Не горит в печи огонь.
Где же ты, моя Ткачиха,
Что узорные полотна –
С песней звонкой, как капели,
Иль сказаньем стародавним –
Выплетала день за днем?
Где же та, что мне рубашки
Ярким цветом вышивала
И с улыбкою дарила?
Где же ты, моя Швея?
Пламя не горит уж ровно;
Глина больше не послушна –
Ни посуда, ни игрушки
Не родятся под рукой.
воскресенье, 02 апреля 2017
Жила на свете маленькая звездочка. То есть, конечно, это только говорится так, что на свете. Ведь при дневном свете звезд не видно. Тем более, таких, какой была эта звездочка. Ведь свет солнца куда сильнее и ярче прочих светил.
Итак – высоко-высоко в далеких небесах жила маленькая звездочка. Всю свою жизнь она мечтала о том, как ее свет – пронзая черноту космоса – будет отмечать ее путь по небесам и станет заметен всем астрономам, и те внесут ее в реестр самых ярких звезд. Или, противясь черным тучам грозы и шторма, поведет ее свет большие корабли в бушующем море, помогая добраться до гостеприимного берега. Или будет дарить влюбленным свое таинственное очарование и создавать романтическую атмосферу.
Но, увы, звездочка была так мала, что терялась среди сияния и мерцания света больших звезд. И, когда они дружной семьей высыпали на темном бархате ночного неба, маленькая звездочка просто пропадала среди них. И от огорчения и грусти она начала тускнеть.
Так продолжалось много-много дней и месяцев, и звездочка совсем уже отчаялась, а от отчаяния почти погасла.
Однажды темной осенней ночью небо окутали огромные черные тучи. Они скрыли все звезды и луну, делая и без того темную ночь и вовсе непроглядной. И в этой непроглядной ночной темноте в густом лесу заблудилась маленькая девочка. Она гуляла поздно вечером и заплутала среди высоких деревьев, потеряв тропинку. И теперь горько плакала, дрожа от холода и страха. Ведь, кто знает – какие дикие звери водятся в лесу и могут напасть? И как скоро дома заметят, что девочка пропала, а затем – как долго будут ее искать? Потому и текли по щекам девочки горючие слезы, потому и сжимал маленькое сердце колючий холодный ужас отчаяния.
Высоко-высоко в темном тебе маленькая звездочка услышала далекий плач. Она хотела посмотреть – что там случилось? Но черные тучи продолжали плотно скрывать землю. И более крупные звезды не моги, да и не хотели спускаться.. И тогда маленькая звездочка протиснулась между тучами и стремительно понеслась вниз – все скорее и скорее. Сильный ветер сбивал ее с пути, но звездочка продолжала лететь. Космическое пространство кружило и путало ее, но звездочка не позволяла себе поддаться обману. В какой-то миг ей показалось, что она не летит, а падает, и вот-вот ударится об землю и разобьется на сотню или тысячу крохотных искорок, которые тут же погаснут. Но звездочка все еще слышала плач внизу, и, преодолев свой страх, продолжала лететь. «А вдруг я не долечу, не смогу найти того, кому нужна помощь, не смогу осветить дорогу» - одолевали сомнения маленькую звездочку. Но она гнала их прочь.
Наконец, она достигла верхушек деревьев – острых, как пик, и, ныряя между ветвями, полетела еще ниже, освещая дорогу своим неярким светом и разыскивая того, кто же тут плачет.
Темный лес тревожно и грозно гудел, шумел и шуршал, заглушая прочие звуки; и все же звездочка продолжала свой путь. И, чем больше становилась звездочка уверена в том, что справится, тем ярче она светила. Перепрыгивая с ветки на ветку, словно крошечная светящаяся птичка, звездочка, наконец, нашла плачущую девочку. И вот, подлетев к девочке, звездочка начала кружиться над ее головой, предлагая следовать за собой. И девочка пошла за ней. Звездочка чуть отлетала вперед, затем возвращалась, освещая дорогу. Затем и вовсе опустилась в протянутую к ней ладошку. Девочка к тому времени вовсе перестала плакать и лишь слегка шмыгала носом, топая вперед по дороге, которая вела к ее дому. Звездочка в девочкиной ладошке приятно грела, не давая больше замерзнуть, и разгоралась все больше и ярче. Свет ее не ослеплял, а тепло не обжигало; и вообще звездочка была похожа на пушистого цыпленка, который вдруг озарился изнутри мягким теплым светом.
Наконец лес кончился, и девочка увидела впереди дорогу, ведущую к ее городку, впереди светились окна домов. Обрадованная девочка побежала к дому. А маленькая звездочка, словно бабочка с цветка, вспорхнула с ее ладошки и полетела обратно в небо. И чем выше она поднималась, тем ярче разгоралась, становилась все крупнее.
И вот с тех самых пор сияет в небесной вышине большая яркая звезда. Она частенько глядит на землю, ища тех, кому нужны тепло и поддержка, а найдя, спускается вниз и помогает заблудившимся, отчаявшимся, замерзающим и одиноким. Оттого и зовут эту звезду – Звездой Надежды и Помощи.
А сама Звезда, бывшая когда-то маленькой слабой и неяркой звездочкой, невидной за прочими светилами, нередко вспоминает маленькую девочку, благодаря которой обрела уверенность в себе. И прилетает на землю, чтобы посветить в окошко и нашептать сказку уже детям бывшей маленькой девочки. Просто так, даже если ее не просят.
Итак – высоко-высоко в далеких небесах жила маленькая звездочка. Всю свою жизнь она мечтала о том, как ее свет – пронзая черноту космоса – будет отмечать ее путь по небесам и станет заметен всем астрономам, и те внесут ее в реестр самых ярких звезд. Или, противясь черным тучам грозы и шторма, поведет ее свет большие корабли в бушующем море, помогая добраться до гостеприимного берега. Или будет дарить влюбленным свое таинственное очарование и создавать романтическую атмосферу.
Но, увы, звездочка была так мала, что терялась среди сияния и мерцания света больших звезд. И, когда они дружной семьей высыпали на темном бархате ночного неба, маленькая звездочка просто пропадала среди них. И от огорчения и грусти она начала тускнеть.
Так продолжалось много-много дней и месяцев, и звездочка совсем уже отчаялась, а от отчаяния почти погасла.
Однажды темной осенней ночью небо окутали огромные черные тучи. Они скрыли все звезды и луну, делая и без того темную ночь и вовсе непроглядной. И в этой непроглядной ночной темноте в густом лесу заблудилась маленькая девочка. Она гуляла поздно вечером и заплутала среди высоких деревьев, потеряв тропинку. И теперь горько плакала, дрожа от холода и страха. Ведь, кто знает – какие дикие звери водятся в лесу и могут напасть? И как скоро дома заметят, что девочка пропала, а затем – как долго будут ее искать? Потому и текли по щекам девочки горючие слезы, потому и сжимал маленькое сердце колючий холодный ужас отчаяния.
Высоко-высоко в темном тебе маленькая звездочка услышала далекий плач. Она хотела посмотреть – что там случилось? Но черные тучи продолжали плотно скрывать землю. И более крупные звезды не моги, да и не хотели спускаться.. И тогда маленькая звездочка протиснулась между тучами и стремительно понеслась вниз – все скорее и скорее. Сильный ветер сбивал ее с пути, но звездочка продолжала лететь. Космическое пространство кружило и путало ее, но звездочка не позволяла себе поддаться обману. В какой-то миг ей показалось, что она не летит, а падает, и вот-вот ударится об землю и разобьется на сотню или тысячу крохотных искорок, которые тут же погаснут. Но звездочка все еще слышала плач внизу, и, преодолев свой страх, продолжала лететь. «А вдруг я не долечу, не смогу найти того, кому нужна помощь, не смогу осветить дорогу» - одолевали сомнения маленькую звездочку. Но она гнала их прочь.
Наконец, она достигла верхушек деревьев – острых, как пик, и, ныряя между ветвями, полетела еще ниже, освещая дорогу своим неярким светом и разыскивая того, кто же тут плачет.
Темный лес тревожно и грозно гудел, шумел и шуршал, заглушая прочие звуки; и все же звездочка продолжала свой путь. И, чем больше становилась звездочка уверена в том, что справится, тем ярче она светила. Перепрыгивая с ветки на ветку, словно крошечная светящаяся птичка, звездочка, наконец, нашла плачущую девочку. И вот, подлетев к девочке, звездочка начала кружиться над ее головой, предлагая следовать за собой. И девочка пошла за ней. Звездочка чуть отлетала вперед, затем возвращалась, освещая дорогу. Затем и вовсе опустилась в протянутую к ней ладошку. Девочка к тому времени вовсе перестала плакать и лишь слегка шмыгала носом, топая вперед по дороге, которая вела к ее дому. Звездочка в девочкиной ладошке приятно грела, не давая больше замерзнуть, и разгоралась все больше и ярче. Свет ее не ослеплял, а тепло не обжигало; и вообще звездочка была похожа на пушистого цыпленка, который вдруг озарился изнутри мягким теплым светом.
Наконец лес кончился, и девочка увидела впереди дорогу, ведущую к ее городку, впереди светились окна домов. Обрадованная девочка побежала к дому. А маленькая звездочка, словно бабочка с цветка, вспорхнула с ее ладошки и полетела обратно в небо. И чем выше она поднималась, тем ярче разгоралась, становилась все крупнее.
И вот с тех самых пор сияет в небесной вышине большая яркая звезда. Она частенько глядит на землю, ища тех, кому нужны тепло и поддержка, а найдя, спускается вниз и помогает заблудившимся, отчаявшимся, замерзающим и одиноким. Оттого и зовут эту звезду – Звездой Надежды и Помощи.
А сама Звезда, бывшая когда-то маленькой слабой и неяркой звездочкой, невидной за прочими светилами, нередко вспоминает маленькую девочку, благодаря которой обрела уверенность в себе. И прилетает на землю, чтобы посветить в окошко и нашептать сказку уже детям бывшей маленькой девочки. Просто так, даже если ее не просят.
Ну, раз уже давно можно... И да - за это мне даже не стыдно. Хотя и фикрайтерство.
Лимерики:
Веселье на крови:
Старые записи:
Нецелевое использование:
Первый урок улицы:
Лимерики:
Веселье на крови:
Старые записи:
Нецелевое использование:
Первый урок улицы: