Ну, раз уже давно можно... И да - за это мне даже не стыдно. Хотя и фикрайтерство.
Лимерики:
ЛИМЕРИКИ
№ 1
Раз мальчишка в темнице томился,
С юной жизнью едва не простился.
Но отец Бенедикт
В этой жизни возник.
В Конгрегации Курт очутился.
№ 2
Каспар был добродушнейшим малым –
Пивом всех угощал он задаром.
Но ему невдомек,
Что один паренек
Инквизитором звался недаром.
№ 3
От любви студиозус – как пьяный –
Свою жизнь загубил бесталанно.
Был Курт Гессе хитрей
И спалил на костре
Ведьму ту, что влюбляла обманом.
№ 4
Крысолов собирал ребятишек
Своей флейтой, как глупеньких мышек.
Только город не тот,
И не взял он в расчет
Одного из недавних мальчишек.
№ 5
Молодой инквизитор Курт Гессе
Рухнул в обморок вдруг посредь леса.
Ядом он отравился,
Но в руках очутился
Доброй ведьмы по имени Нессель.
№ 6
Был мальчишка волчонком незлобным.
Повстречался раз с монстром подобным.
Зову он не поддался,
Человеком остался;
И живым, хоть не очень свободным.
Веселье на крови:
ВЕСЕЛЬЕ НА КРОВИ
- Сегодня будет весело, – Карел азартно подмигнул, обнажая в улыбке остро отточенные клыки, – Мастер решил вспомнить молодость и устроить нечто вроде лотереи совместно с Лабиринтом Минотавра. Представляешь – в коридоры замка выпустят сразу несколько человечков, а до этого мы будем разыгрывать – кому какой номер попадет.
- А кто и как будет эти номера раздавать? – лениво поинтересовался Александер. Ему было скучно и голодно, на душе, будто холодный липкий туман, плескалась какая-то мутная тоска. Весь день на улице стояла невыносимая жара, и все обитатели Гнезда прятались от безжалостных лучей палящего солнца в стенах замка – каменных и холодныхизнутри, хотя снаружи солнце прогрело камень. Да еще так сильно, что пришлось спускаться с верхних этажей в подвалы. Разумеется, в такую погоду никакой охоты быть не могло, так что все присутствующие были голодны; кто-то впадал в вялую апатию, кто-то становился раздраженным. И, разумеется, все ждали очередного развлечения, в конце которого ожидалось угощение.
- Не знаю – Карел беззаботно пожал плечами, – а тебе не все равно?
Александер кивнул, ему и в самом деле было безразлично, каким именно способом будет определен тот, кто станет его пищей. Главное же не это, а то, что скоро он сможет утолить свой Голод, мучащий вдвойне жестоко. К тому же – Александер прекрасно знал о том, что уже не один год Мастер является всего лишь пешкой в руках одного из своих «птенцов», фигурой «напоказ», однако вовсе не имеющей никакой власти; так что нововведение в охоту мог внести и истинный, а не номинальный хозяин замка. Однако, непонятно почему, даже зная об истинном положении вещей. Пражские стриги предпочитали делать вид, что все остается как прежде, и именно Мастер – глава Гнезда.
- Кажется, их уже привели, – отметил Карел, вслушиваясь в гулкую тишину замка, буквально пару минут назад нарушенную негромкими и короткими вскриками испуга. Негромкими, потому, что каменные стены не особо пропускали звук, как из замка на улицу, так и внутри самого здания. Однако, как ни плохо было слышно, а запах страха ощущался гораздо сильнее, мощнее. Он будто проникал в камень, ложась очередным слоем в стену. Туда же, куда уже въелось немалое количество ужаса, боли, отчаяния.
Короткий сигнал охотничьего рожка дал знать о том, что Мастер приказывает всем обитателям Гнезда собраться в Большом зале. Это могло означать не только, то, что будущая пища прибыла, но еще и то, что солнце уже село, и можно беспрепятственно выходить. Александер вместе с Карелом направился в сторону крутой лестницы, ведущей из подвалов наверх. Несколько раз – и на самой лестнице, и в длинных переходах коридоров, не имеющих окон и освещаемых лишь трепещущим светом немногочисленных факелов – они сталкивались с другими обитателями замка, также спешившими на зов рожка. Перебросившись парой слов или просто молча приветственно кивнув друг другу, стриги продолжали свой путь. Долгих разговоров никто не заводил. Ощущение страха, исходящее от будущих жертв, все усиливалось и приближалось.
Большой зал и вправду был велик. Он мог вместить в себя около полутора сотен гостей разом. Здесь проходили балы, поединки, порой – суды над отступниками, желающими перейти в другие кланы, разнообразные игры с жертвами. Сейчас в центре зала были сдвинуты два больших тяжелых стола темного дуба, покрытые бордовым шелком, на середине стояли несколько больших канделябров на три, а то и на пять свечей. Молчаливые слуги из людей двигались вокруг стола, подливая гостям и хозяевам замка вино в высокие бокалы. После вина кровь жертв приобретала легкий, еще более пьянящий оттенок. Сидящие за столами по большей части сидели молча, хотя время от времени переговаривались одной-двумя фразами. В воздухе словно повисло ожидание, в немалой степени сдобренное любопытством – что же на сей раз затеял Мастер, а также легкой долей нетерпения. Впрочем, ни самого нетерпения, как и сопутствующего ему неудовольствия – долго ли еще ждать? – никто не выказывал. Необъявленный хозяин замка довольно жестко пресекал малейшие попытки отклониться от этикета и правил поведения, установленных им самим. Посему, присутствующим не оставалось ничего иного, как ждать.
Сам же Мастер сидел во главе стола, явно развлекаясь, наблюдая за поведением остальных. Впрочем, он прекрасно знал, до какого предела можно доходить, чтобы ожидание не стало томительным и не начало переходить в уже явное неудовольствие. Легкий жест, и тут же один из слуг, несколько побледнев, выскользнул за дверь.
Вскоре откуда-то из помещений, расположенных неподалеку от Большого зала, раздались пронзительные крики, а обитатели замка ощутили стремительно накатывающие волны дикого ужаса и безумной боли.
Карел, сидящий неподалеку от Александера, подмигнул ему, словно бы говоря: «Ну, вот и ответ на твой вопрос». Александер молча пожал плечами. Сами крики и ощущение боли не были ни ответом, ни объяснением.
-Дети мои, – Мастер поднялся и торжествующе улыбнулся, обводя взглядом присутствующих, - я рад видеть всех вас под сею радушною крышей. Рад, что все вы здесь – целы и невредимы. А также – что сегодня я могу предложить вам забаву. – Проговорив это, старый стриг вернулся в свое кресло и продолжил. - Для кого-то из вас она будет в новинку, кто-то вспомнит ее. Но я уверен, что все вы оцените ее по достоинству. Сегодняшняя игра будет не совсем обычной. А именно – в нынешней охоте примут участие сразу несколько человек. Каждому же из вас будет дана возможность поймать своего человека. Определим же, кто из вас кого будет ловить, мы при помощи карт. У каждой из жертв имеется изображение игральной карты. Вам же останется только вытянуть жребий. - С этими словами Мастер взял из рук подошедшего слуги колоду карт и, перемешав ее, принялся раздавать присутствующим – как в обычной партии. Крики же за дверью не прекращались ни во время речи хозяина замка, ни после, когда он начал распределять жребий.
- Если вы поймаете дичь, которая не будет вашим жребием… вы все равно можете выпить ее… - Хозяин замка скрипуче рассмеялся, - но тогда свою жертву вы должны будете отдать тому, кого лишили пищи.
В зале послышался недовольный гул – стриги терпеть не могли делиться пищей или вовсе отдавать ее. Но Мастер лишь улыбнулся:
- Не нужно шума, дети мои. Вам всем хватит еды.
Наконец все карты были розданы; вопли прекратились, а ощущение страха и боли больше не вздымались волнами в бурю, оставаясь ровным сильным фоном. Мастер разъяснил, что выходить на охоту присутствующие будут в соответствии со значением величины масти карт. После чего, поклонившись Мастеру и остальным, из зала на охоту вышли первые тринадцать стригов – те, у кого оказались карты червонной масти. Вскоре в коридорах здания снова послышались многочисленные вопли, в которых были обреченное отчаяние, мольбы, боль.
Когда крики смолкли, в зал вошел один из слуг-людей – чуть побледневший, но выглядящий несколько заторможенным, и объявил, что все готово к следующей партии игры.
- Повеселимся, - Карел снова подмигнул Александеру, выходя в коридор. Пожав плечами, Александер двинулся следом.
Темные без окон коридоры замка и в самом деле напоминали лабиринт. Тем, кто впервые попал сюда, было легко заблудиться во всех этих лестницах, ответвлениях, ведущих порой в тупики или к замаскированным дверям, которые невозможно было открыть, не зная, как именно это делается. Особенно – обычным людям, охваченным ужасом и не способным видеть в темноте. Так что речи о том, чтобы не поймать жертву, не было; все сводилось к тому, насколько долго можно было гонять несчастных по замку. Обычно, людям давали некоторое количество времени, чтобы убежать подальше и возможность спрятаться, чтобы те посчитали, будто о них забыли и им все же удастся выбраться.
Проходя по одному из коридоров, Александер заметил привалившееся к стене тело. Женщина лет тридцати в разодранном в клочья платье, ноги широко раздвинуты и на них отчетливо заметны уже подсыхающие кровавые потеки. К правой ладони гвоздем прибита игральная карта. Горло вырвано напрочь. Значит – с ней развлекался Зден. Александер поморщился. Он не любил подобных игр с пищей. К тому же Зден вряд ли отдаст добычу, если эта принадлежала не ему. А это значит – с ним придется драться. Стриг наклонился, взял женщину за холодеющую уже руку, разглядывая значение карты. Свою он помнил отлично.
Краем глаза стриг заметил проскользнувшую мимо тень, а затем услышал где-то далеко впереди топот ног и короткий вскрик. Александер оставил безжизненное тело и пошел дальше. Голод усиливался, апатия прошла, уступая место раздражению. Теперь стриг был готов биться за любую жертву со своими собратьями. Впрочем, как он уже понял, затею с картами и жребием Мастер придумал лишь затем, чтобы его дети вошли в больший азарт, чем обычно.
Легкий топот ног, тяжелое сбившееся дыхание, и впереди мелькнули два стремительно удирающих силуэта. Слишком низкие и слишком худые, чтобы быть взрослыми, они держались за руки, точнее – чуть более высокий тянул второго за собой. Запах свежей крови тянулся за ними следом. Что же – если все жертвы метили так же, как и уже увиденную Александером женщину, то это вполне объяснимо. Начав преследование, стриг не особо торопился, прекрасно зная, что людям никуда не убежать; впрочем, он старался следить и за тем, чтобы его не опередил никто из сородичей.
- Руку… - рявкнул стриг, загоняя людей в какой-то тупик и заставляя их почти вжаться в каменную стену. Схватил тонкое запястье, резко развернул дрожащую окровавленную ладонь к себе. Карта была та. Запах крови бил в ноздри, все сильнее распаляя голод.
- Пане стриже, помилуйте! – Старший мальчишка рухнул на колени, стараясь заслонить собой девочку лет семи. Та смотрела на стрига широко раскрытыми от ужаса глазами, кажется, все же не до конца осознавая, что ей предстоит. – Пане стриже, пощадите хоть ее, не губите! – голос «защитника» был полон слез и отчаянной мольбы. В памяти стрига короткой вспышкой пронеслось воспоминание – крохотный ребенок в его руках, пронзительный женский крик… Александер, удерживая мальчишку за запястье, протянул другую руку к девочке, схватив ее за грудки. Та взвизгнула. Стриг резким сильным движением оттолкнул малышку в сторону стены. Раздался короткий хруст ломаемых костей, и маленькое тело расслабленно сползло на пол.
Мальчишка закричал – протяжно и тоскливо, как раненая и плененная птица, попытался вырваться, но добился лишь того, что сломанная кисть безвольно повисла плетью – Александер стиснул запястье жертвы словно клещами.
- Господи, прими… - Последний крик взметнулся к потолку и прервался, когда стриг рванул клыками нежную кожу горла.
* * *
Голод был утолен, однако какое-то ощущение беспокойства и томительной тяжести не отпускало. Сейчас Александеру хотелось напиться, но возвращаться в зал никакого желания не было. Он не чувствовал вины за то, что просто убил девочку. Если бы он выполнил просьбу парнишки и отпустил младшую жертву, то все равно кто-нибудь из обитателей замка уничтожил бы ее чуть позже, да и не отказался бы от пищи. Но та слабая и, право же, бессмысленная попытка защиты отозвалась в сознании стрига короткой, чуть щиплющей болью – будто укус комара.
Откуда-то донеслось ощущение отчаяния и… агрессии. Не стрижьей, вовсе нет. Александер с легким изумлением двинулся в ту сторону, откуда пришло это чувство. Пойманные для подобных игр жертвы никогда не испытывали к своим мучителям ничего, кроме леденящего их души ужаса. И тут вдруг такое…
В одном из коридоров столпились несколько обитателей замка, загнавшие в угол очередную жертву. В руках измученный погоней парень держал вилы…
- Хотите крови, твари, – разнеслось по коридору с весело-яростным отчаянием человека, которому некуда отступать и нечего уже терять, – идите и возьмите. А я полюбуюсь на то, как вы будете лизать ее с моих ног…
Миг – и все было кончено.
* * *
Уже потом, много лет спустя, вспоминая об этом, Александер фон Вегерхоф задавал себе вопрос - мог ли Бог простить того, кто лишил себя жизни ради того, чтобы не оказаться игрушкой и пищей для монстров? И – молился за прощение того, чьего имени он даже не знал, но кто своим поступком хотя бы частично вернул самого стрига к той, прежней жизни в единении с Ним.
Старые записи:
СТАРЫЕ ЗАПИСИ
- Подойди ближе, сын мой. Мне становится все труднее возвышать голос, чтобы меня услышали, - в еле разборчивом, тихом, словно шелест листвы на ветру, голосе звучит легкое сожаление.
Потрескивающий на столе огарок свечи – еще не более, чем минут на пятнадцать горения – не может разогнать подступающие сумерки, глядящие с улицы в скудно обставленную комнату. И тени, ложащиеся на лицо человека на кровати, делают это лицо почти черным, с более светлыми, почти рыжими пятнами, которые будто перемещаются по коже. В комнате остро и тяжело пахнет болезнью, каким-то отваром, которым пытаются поддерживать угасающие силы старика.
В окно стучится черная голая ветвь растущего у дома вяза. Равномерно и тихо, будто кто-то нерешительно просит впустить в дом. Свист ветра кажется ледяным шепотом и заставляет вздрагивать от холода, несмотря на то, что окно закрыто плотно. Погода на улице, обстановка комнаты, тяжелое и тягучее ощущение приближающегося конца – все это гнетет, давит – непонятно отчего. Ведь, вроде бы ничем не отличительный от других вечер, даром, что день зимнего солнцестояния. Солнце, ко всему прочему, скрытое тяжелыми тучами, закатилось уже давно.
Молодой человек в черной одежде делает несколько шагов, переступив через порог комнаты. Стараясь избавиться от неприятного давления на сердце и вернуть душе спокойствие, чуть крепче сжимает в пальцах четки. Перекрестившись на висящее на стене распятие, преклоняет колени перед кроватью умирающего. Касается губами руки.
- Я здесь, отец, - знает, что старик не видит. Для него этот темный вечер – совсем темен.
- Мальчик мой, мы оба знаем, что мое время на исходе. Господь призовет мою душу на суд Свой с минуты на минуту. И я хочу успеть… - голос прерывается сухим кашлем. Молодой человек поднимается с колен, подходит к столу и, налив из кувшина воды, возвращается напоить умирающего. Лежащий на кровати старик в детстве и юности заменил ему рано умершего отца, и оттого приближающая смерть оставит его совсем сиротой.
Больной пьет медленно, словно стараясь не упустить и запомнить это ощущение – прикосновение воды к губам. Благодаря аккуратным действиям молодого человека не потеряно ни единой капли драгоценной влаги. Затем старик медленно отводит глиняную кружку в сторону и поворачивает невидящий взгляд в сторону стола.
- Там... – он указывает на стол, - там лежат бумаги. Те самые: о Хамельне. Теперь их тебе хранить.
Молодой человек даже не оглянулся вслед указующему жесту, но ощутил, будто темнота надвигающейся ночи подступает к его сердцу и ложится на плечи тяжелым камнем. Ему казалось, что как только он возьмет в руки старый пергамент, то от далекого и страшного прошлого протянется тонкая нить, которая порвется в будущем; и именно он будет проводником для этой нити. Молодой человек поднялся от кровати старика. Поставил кружку на стол, пододвинул ее к кувшину. Подошел к окну, вглядываясь в темноту наступающей ночи. Словно отдаляя тот миг, когда придется взять рукопись.
- Юргхен… - прозвучало тихо. Так, как дядя звал его прежде – еще ребенком. – Ты чего-то боишься?
Обманывать умирающего было недобрым делом. Молодой человек помолчал, прислушиваясь к себе, перебирая бусины четок. Когда же пальцы коснулись простенького деревянного крестика, Юрген уже знал ответ.
- Да. Но я исполню то, что Господь и вы возлагаете на меня. – Он снова подошел к столу и решительно взял свернутый в трубку пергамент рукописи, повествующей об ужасных деяниях прошлого.
Крохотный огонек свечного огарка мигнул в последний раз, и вверх потянулась струйка дыма. Тихий вздох позади означал, что прежний хранитель рукописи уже стоит перед Престолом Божиим.
Нецелевое использование:
НЕЦЕЛЕВОЕ ИСПОЛЬЗОВАНИЕ
-Вальтер, я понял… Тут такое... - Дождавшись несколько недовольного бурчания «войдите» и нетерпеливо водворившись в кабинет начальства, Густав Райзе наткнулся на несколько рассеянный взгляд обера и хмурый – своего коллеги. Густав не удержался от того, чтобы подмигнуть Ланцу, отчего тот посмотрел еще более угрюмо.
- Можешь идти, Дитрих, – кивнул обер одному из сотрудников. Тот не преминул воспользоваться разрешением, стремительно выйдя из кабинета. Райзе проводил его ухмылкой.
- Так что ты хотел мне сказать? – Керн вопросительно поглядел на второго подчиненного, и тот расплылся в улыбке.
- Я понял, что происходит с той дамочкой, которая идет по делу Виссельберга.
* * *
Примерно полчаса назад Райзе спустился в пыточные камеры. Ланц, которого направили допрашивать свидетельницу по делу о применении малефиции, отказался от этого дела – твердо и решительно, но не объясняя причины. Дело дошло до ссоры, Керн орал, распекая подчиненного, но Ланц стоял на своем. Любопытным было еще и то, что пытать свидетельницу отказались и два палача, также не давая никаких разъяснений. Вот это уже было вовсе необъяснимо и непонятно. Палачи, мужики крепкие как мускулами, так и нервами, прекрасно понимали, что за отказ выполнять приказание могут поплатиться своим местом как минимум; а вот поди ж ты. Заупрямились, как два упертых барана. То, что это мог быть любовный приворот, по некоторым размышлениям ставилось под сомнение, но проверить не мешало и эту версию. И Керн направил в допросную Райзе. Тот, со своим отсутствием излишней щепетильности и наличием доли здорового цинизма, мог хотя бы попробовать разобраться в этом странном деле, оказавшемся не по зубам другому.
Войдя в допросную и тут же приказав привести женщину, Райзе быстро перелистал данные по делу. Марта Химмель – проходила сначала как свидетельница, но потом «прокололась» на том, что «совершенно случайно» назвала несколько компонентов одного из очень сильных и чрезвычайно редких снадобий, которое и было использовано при ритуале малефиции, тем самым попадая в разряд подозреваемых соучастников. Поняв, что выдала себя, Марта Химмель замолчала, и никакие уговоры, никакие угрозы и никакие предварительные пытки, которые официально пытками еще и не считались, не помогли. И, кстати сказать, вот на этих самых предварительных пытках и сломался отказавшийся работать Ланц.
Раздался стук закрываемой двери, нетвердые шаги. Райзе посмотрел на приведенную женщину. Несмотря на разбитые в кровь губы, рассаженную плетью кожу плеч, а также оставленные раскаленным прутом ожоги и хромоту от применения испанского сапога, выглядела она весьма миловидно. Разбитые губы складывались в улыбку, а в глазах зажегся какой-то странный лихорадочно-радостный огонек.
На первые официальные вопросы, заданные инквизитором, Марта Химмель отвечала спокойно и ровно. Да, она – Марта Химмель, двадцати пяти лет, жена плотника Карла Химмеля. Да, она видела, как ее соседка Магдала Одер вместе со своим полюбовником Клаусом Виссельбергом творили по ночной поре на дворе вышеупомянутого Виссельберга малефицию, чтоб извести жениха Магдалы. Сама Марта Химмель в такую позднюю пору тащила подвыпившего мужа из трактира – вот и видела. Нет, всего ритуала она не видела. Откуда узнала про состав снадобья? Какого снадобья, майстер инквизитор? Ничего такого она знать не знает и ведать не ведает… Знает ли она, что ей грозит в случае отказа говорить правду…
-Да. – По разбитым губам снова скользнула улыбка, во взгляде появился тот самый странный болезненно-жаждущий огонек, женщина чуть подалась вперед. И хотя тут же была жестко схвачена за плечо и усажена обратно на стул, но продолжала тянуться к Райзе, – да, знаю, майстер инквизитор. Только Вы можете запытать меня до самой моей смерти, а только все одно – неповинна я в том, в чем меня обвиняют.
Когда плеть засвистела по ее плечам, вздернутая за руки Марта извивалась, то стараясь отстраниться от ударов, а то будто бы подаваясь навстречу им. Растянутая же на горизонтальной дыбе, женщина не просто кричала от боли - ее протяжные стонущие крики были полны сладкой муки, а по телу пробегала дрожь возбуждения, несмотря на треск выворачиваемых суставов.
- Ах ты, сука подзаборная, – невольно вырвалось у Райзе. Он сглотнул, увидев, как наливаются возбужденные соски женщины, как…. – черт, – хрипло выругался он. Затем, приказав палачу «упрятать эту развратную паскуду» в «Железную деву», торопливо направился в кабинет начальства, на ходу переводя дух.
* * *
- Понимаешь, Вальтер, она... Ей нравится боль. Она получает от этого наслаждение, как если бы под мужиком была, – объяснял Густав оберу, впавшему от сего известие в подобие шока и замолчавшему на целых две минуты, и лишь потом вновь обретшему дар речи.
- Следи за языком, Райзе. И выбирай выражения, – возмутился пришедший наконец в себя Керн.
- Да тут следи – не следи, выбирай – не выбирай, а суть-то одна остается, – инквизитор с ухмылкой пожал плечами.
- Что Вы себе позволяете, Райзе? – рявкнул взбешенный такой развязностью обер, – примените более сильную пытку, чтоб у этой ведьмы все мысли о плотских страстях из головы повышибло! Мне Вас, что ли, учить?!
- Виноват, герр обер. Слушаюсь, герр обер. Никак нет, герр обер, – рявкал в ответ на разнос Густав Райзе, одновременно представляя себе, как очаровательно будет смотреться растянутая на дыбе – разумеется, не действующей, - полная страсти милашка Трудди…
Первый урок улицы:
ПЕРВЫЙ УРОК УЛИЦЫ
- Эй, братва, гляньте-ка – какой шплинт к нам пожаловал! – Оправдывая свою кличку, прогнусил длинный Нэзль и, судя по звуку, сплюнул на грязный пол заброшенного дома, где ночевала мальчишечья банда. Послышалось хихиканье. Длинного Нэзля многие в банде боялись: он был самый старший – уже пятнадцать – и умел не только чисто срезать кошель или «свистнуть» какую-нибудь безделушку у зажиточного горожанина, не только забраться в дом или лавку так, что не услышит ни один сторожевой пес, но еще и дрался яростно и жестоко. Новичков и слабаков Нэзль «учил» до тех пор, пока они либо не отдавали Богу свои несчастные души, либо не становились мастерами воровского дела, с которыми на дело пойти не стыдно, - по словам самого Нэзля. А угодить ему было непросто. Так что с пятнадцатилетним дылдой старались не ссориться.
Выбираться из темного тихого угла не хотелось, но все же любопытство – кого это угораздило нарваться на Длинного и его приспешников? – оказалось сильнее. Финк выкарабкался из-под лестницы ближе к месту действия. Тусклый свет предвечернего неба, проникший в грязный коридор сквозь пустые рамы окон и щели между досками стен, осветил стайку ребят в лохмотьях, окруживших еще одного мальчишку. Одет он был едва ли лучше обитателей этой развалины, разве что на куртке и штанах было чуть меньше заплат и прорех. Оглядывался мальчишка с настороженной опаской, как щенок, уже успевший в жизни не раз получить по загривку, но не знающий, чего именно ждать от этих конкретных людей.
- Эй, а я его знаю, - подал голос толстяк Шерц . Как Шерца еще не прибили свои и не замели городские стражи – для Финка оставалось загадкой, но так оно и было; неуклюжий толстяк раз за разом становился на стреме, когда мальчишки грабили дома или лавки, и ни разу не попался. Впрочем, совсем в дело, то есть на грабеж, его не брали, справедливо опасаясь, что по неуклюжести и неловкости своей Шерц все попортит.
- Знаешь? – Нэзль повернул к толстяку лениво-заинтересованную физиономию, и Шерц поспешно закивал.
- Ага-ага. Это племянник булочника, что живет неподалеку. Мы как-то хотели брать его булочную, но…
- Племянник булочника? – перебил Нэзль Шерца, не дав тому довспоминать «душещипательную» историю. Шерц закивал.
- Ну, раз так, то угости нас хлебушком, Бекер , – издевательски усмехнулся в лицо новичку Длинный. Подобострастное хихиканье усилилось. Если бы тут не было Нэзля, Финк окоротил бы остальных, потому как ему не особо нравилось, когда на новичков налетали, как стая голубей на подбитого сородича. Но поскольку тут все же был Длинный, Финк помолчал, только чуть подался назад, впрочем, не прячась снова в свою «нору», так как хотел досмотреть – чем же все кончится.
- Или, может, тебя самого угостить? – не унимался Нэзль. Он протянул мальчишке черствую заплесневевшую корку, и ребята грохнули со смеху, заметив, какой голодной жадностью загорелись глаза новичка и как он качнулся в сторону корки, протянув к ней руку. Еще больше смех усилился, когда длинный отдернул руку с коркой к себе. Но все тут же затихли, когда мальчишка все же изловчился и молниеносно выхватил корку из руки Насалена, запихнул в рот и попытался дать деру. Впрочем, он тут же наткнулся на Юшлиха-Лохмушу и Рыжего Кэфера , и был моментально отправлен обратно к Нэзлю.
- Ну ты и мразь, – со все той же пакостливой ухмылкой заявил Длинный. – Тебя приветили, а ты у своих в первый же день воровать?
- Вы мне не свои, – буркнул мальчишка, явно успевший все же проглотить уже корку, и тут же согнулся пополам от удара в живот.
- Научите его – как себя вести, – лениво приказал Нэзль приспешникам, следующим ударом отправляя дерзеца на грязный заплеванный пол. – Но… пока не убивайте.
Мальчишечий злой гвалт и звуки ударов заглушили единственный первый вскрик наказываемого.
- Эй… - Нэзль внезапно обратил внимание на Шерца и Финка, не принимающих участия в избиении. – А вы чего это в стороне стоите? Отмазаться хотите или присоединиться к этому шплинту? Так это можно устроить.
- Так я… это… - забубнил толстяк Шерц, – меня ж, если полезу, самого и зашибут – вон их сколько. А чего я себя за какого-то приблудыша подставлять буду? Он, может, загнется сегодня или завтра валит, а я страдай?
Нэзль заржал, слушая это объяснение: – Не загнется, я не велел. И не свалит. Ладно, черт с тобой. Отработаешь сегодня ночью на шухере.
Толстяк покладисто закивал, радуясь, что отделался так дешево.
Затем губы Длинного тронула нехорошая улыбка, и он повернулся в сторону Финка:. – Ну, а ты?
Тот пожал плечами. – Там и без меня народу много, только помешаюсь. Да и верно Шерц сказал – зашибут.
Нэзль пытливо поглядел на мелкого худощавого парня – не врет ли? Но по лицу Финка невозможно было понять что-либо, он лишь иногда морщился, когда слышал уж очень звучный удар башмака по телу.
- Ладно, хватит. – Решил наконец Нэзль. – Вы… - Он глянул на Финка и толстяка, - оттащите его куда-нибудь в угол. Коли и правда сдохнет – завтра выкинем падаль, нет – мы народ гостеприимный.
Мальчишки вновь расхохотались и, прекратив избиение, россыпью отступили от наказанного.
Когда Финк и Шерц подошли, чтобы выполнить указание Длинного и оттащить новичка куда подальше, то наткнулись на яростный взгляд, сверкнувший из-за огромного синяка, который назавтра наверняка еще нальется и станет чернильно-черным – кто-то из «воспитателей» смог-таки заехать наказываемому в лицо. Губы у него были разбиты, из носа текла тонкая струйка крови. Лежал мальчишка на боку, почти свернувшись в клубок, видимо, пряча живот и грудь, а также – кисти рук, но открыв при этом спину. Дышал он с трудом, как старый бродячий больной пес при последнем издыхании. Однако при попытке его приподнять, пацан дернулся в сторону.
- Сам, – прозвучало хрипло и невнятно.
Сам так сам, среди малолетних беспризорных преступников нянек нет ни для кого, а для того чтобы помогать кому-то – надо знать свою выгоду или крепко сдружиться с тем, кому помогаешь. Понятное дело, что новичку, да еще настроившему против себя самого опасного парня в банде, крепкая дружба с кем бы то ни было еще долго не светила, да и выгоды с него еще ноль. Финк вернулся обратно в свою подлестничную «нору», безжалостно вытолкав оттуда приютившегося было Карла маленького. Что будет с новичком, признаться, его вовсе не интересовало. Хотя от звуков возни, когда новичок пытался подняться, от звуков его дыхания, Финку пришел на память случай, когда они с мальчишками подкарауливали такого старого больного истощенного пса, а потом пришибли его камнем и зажарили, стянув у кого-то угли. Отчего-то от воспоминания стало пакостно. Финк был уже готов проклясть за него избитого мальчишку и все же добавить ему пару тумаков – от себя лично, но тут ему на глаза снова попался Карл мелкий, торопливо что-то жующий. Финк выбрался из угла, подошел к Карлу и, закатив тому затрещину, отобрал почти еще свежую морковину и сунул за щеку. Ну, подумаешь – подгнила с хвоста, да уже погрызена крысами, да и вообще от всей морковки, которую уже пожевал Карл, оставался небольшой кусок. Все еда. Отобрав добычу, Финк огляделся, разыскивая глазами новичка. Разумеется, делиться с ним отобранным он не намерен, просто интересно – куда уполз? Обнаружив вздрагивающее съежившееся тело у дальней стены дома, Финк кивнул самому себе и опять спрятался. Надо было успеть съесть спрятанную за щекой моркву, пока ее не отобрали уже у него. Уже почти совсем стемнело, и наверняка совсем скоро Длинный Нэзль подаст сигнал на вылазку в город.
Перевод:
Nasalend – гнусный (нем)
Fink – Зяблик (нем.)
Shertz – Шутка (нем.)
Backer- Булочник (нем.)
Jusschig – лохматый (нем)
Kefer– жук (нем)
Лимерики:
ЛИМЕРИКИ
№ 1
Раз мальчишка в темнице томился,
С юной жизнью едва не простился.
Но отец Бенедикт
В этой жизни возник.
В Конгрегации Курт очутился.
№ 2
Каспар был добродушнейшим малым –
Пивом всех угощал он задаром.
Но ему невдомек,
Что один паренек
Инквизитором звался недаром.
№ 3
От любви студиозус – как пьяный –
Свою жизнь загубил бесталанно.
Был Курт Гессе хитрей
И спалил на костре
Ведьму ту, что влюбляла обманом.
№ 4
Крысолов собирал ребятишек
Своей флейтой, как глупеньких мышек.
Только город не тот,
И не взял он в расчет
Одного из недавних мальчишек.
№ 5
Молодой инквизитор Курт Гессе
Рухнул в обморок вдруг посредь леса.
Ядом он отравился,
Но в руках очутился
Доброй ведьмы по имени Нессель.
№ 6
Был мальчишка волчонком незлобным.
Повстречался раз с монстром подобным.
Зову он не поддался,
Человеком остался;
И живым, хоть не очень свободным.
Веселье на крови:
ВЕСЕЛЬЕ НА КРОВИ
- Сегодня будет весело, – Карел азартно подмигнул, обнажая в улыбке остро отточенные клыки, – Мастер решил вспомнить молодость и устроить нечто вроде лотереи совместно с Лабиринтом Минотавра. Представляешь – в коридоры замка выпустят сразу несколько человечков, а до этого мы будем разыгрывать – кому какой номер попадет.
- А кто и как будет эти номера раздавать? – лениво поинтересовался Александер. Ему было скучно и голодно, на душе, будто холодный липкий туман, плескалась какая-то мутная тоска. Весь день на улице стояла невыносимая жара, и все обитатели Гнезда прятались от безжалостных лучей палящего солнца в стенах замка – каменных и холодныхизнутри, хотя снаружи солнце прогрело камень. Да еще так сильно, что пришлось спускаться с верхних этажей в подвалы. Разумеется, в такую погоду никакой охоты быть не могло, так что все присутствующие были голодны; кто-то впадал в вялую апатию, кто-то становился раздраженным. И, разумеется, все ждали очередного развлечения, в конце которого ожидалось угощение.
- Не знаю – Карел беззаботно пожал плечами, – а тебе не все равно?
Александер кивнул, ему и в самом деле было безразлично, каким именно способом будет определен тот, кто станет его пищей. Главное же не это, а то, что скоро он сможет утолить свой Голод, мучащий вдвойне жестоко. К тому же – Александер прекрасно знал о том, что уже не один год Мастер является всего лишь пешкой в руках одного из своих «птенцов», фигурой «напоказ», однако вовсе не имеющей никакой власти; так что нововведение в охоту мог внести и истинный, а не номинальный хозяин замка. Однако, непонятно почему, даже зная об истинном положении вещей. Пражские стриги предпочитали делать вид, что все остается как прежде, и именно Мастер – глава Гнезда.
- Кажется, их уже привели, – отметил Карел, вслушиваясь в гулкую тишину замка, буквально пару минут назад нарушенную негромкими и короткими вскриками испуга. Негромкими, потому, что каменные стены не особо пропускали звук, как из замка на улицу, так и внутри самого здания. Однако, как ни плохо было слышно, а запах страха ощущался гораздо сильнее, мощнее. Он будто проникал в камень, ложась очередным слоем в стену. Туда же, куда уже въелось немалое количество ужаса, боли, отчаяния.
Короткий сигнал охотничьего рожка дал знать о том, что Мастер приказывает всем обитателям Гнезда собраться в Большом зале. Это могло означать не только, то, что будущая пища прибыла, но еще и то, что солнце уже село, и можно беспрепятственно выходить. Александер вместе с Карелом направился в сторону крутой лестницы, ведущей из подвалов наверх. Несколько раз – и на самой лестнице, и в длинных переходах коридоров, не имеющих окон и освещаемых лишь трепещущим светом немногочисленных факелов – они сталкивались с другими обитателями замка, также спешившими на зов рожка. Перебросившись парой слов или просто молча приветственно кивнув друг другу, стриги продолжали свой путь. Долгих разговоров никто не заводил. Ощущение страха, исходящее от будущих жертв, все усиливалось и приближалось.
Большой зал и вправду был велик. Он мог вместить в себя около полутора сотен гостей разом. Здесь проходили балы, поединки, порой – суды над отступниками, желающими перейти в другие кланы, разнообразные игры с жертвами. Сейчас в центре зала были сдвинуты два больших тяжелых стола темного дуба, покрытые бордовым шелком, на середине стояли несколько больших канделябров на три, а то и на пять свечей. Молчаливые слуги из людей двигались вокруг стола, подливая гостям и хозяевам замка вино в высокие бокалы. После вина кровь жертв приобретала легкий, еще более пьянящий оттенок. Сидящие за столами по большей части сидели молча, хотя время от времени переговаривались одной-двумя фразами. В воздухе словно повисло ожидание, в немалой степени сдобренное любопытством – что же на сей раз затеял Мастер, а также легкой долей нетерпения. Впрочем, ни самого нетерпения, как и сопутствующего ему неудовольствия – долго ли еще ждать? – никто не выказывал. Необъявленный хозяин замка довольно жестко пресекал малейшие попытки отклониться от этикета и правил поведения, установленных им самим. Посему, присутствующим не оставалось ничего иного, как ждать.
Сам же Мастер сидел во главе стола, явно развлекаясь, наблюдая за поведением остальных. Впрочем, он прекрасно знал, до какого предела можно доходить, чтобы ожидание не стало томительным и не начало переходить в уже явное неудовольствие. Легкий жест, и тут же один из слуг, несколько побледнев, выскользнул за дверь.
Вскоре откуда-то из помещений, расположенных неподалеку от Большого зала, раздались пронзительные крики, а обитатели замка ощутили стремительно накатывающие волны дикого ужаса и безумной боли.
Карел, сидящий неподалеку от Александера, подмигнул ему, словно бы говоря: «Ну, вот и ответ на твой вопрос». Александер молча пожал плечами. Сами крики и ощущение боли не были ни ответом, ни объяснением.
-Дети мои, – Мастер поднялся и торжествующе улыбнулся, обводя взглядом присутствующих, - я рад видеть всех вас под сею радушною крышей. Рад, что все вы здесь – целы и невредимы. А также – что сегодня я могу предложить вам забаву. – Проговорив это, старый стриг вернулся в свое кресло и продолжил. - Для кого-то из вас она будет в новинку, кто-то вспомнит ее. Но я уверен, что все вы оцените ее по достоинству. Сегодняшняя игра будет не совсем обычной. А именно – в нынешней охоте примут участие сразу несколько человек. Каждому же из вас будет дана возможность поймать своего человека. Определим же, кто из вас кого будет ловить, мы при помощи карт. У каждой из жертв имеется изображение игральной карты. Вам же останется только вытянуть жребий. - С этими словами Мастер взял из рук подошедшего слуги колоду карт и, перемешав ее, принялся раздавать присутствующим – как в обычной партии. Крики же за дверью не прекращались ни во время речи хозяина замка, ни после, когда он начал распределять жребий.
- Если вы поймаете дичь, которая не будет вашим жребием… вы все равно можете выпить ее… - Хозяин замка скрипуче рассмеялся, - но тогда свою жертву вы должны будете отдать тому, кого лишили пищи.
В зале послышался недовольный гул – стриги терпеть не могли делиться пищей или вовсе отдавать ее. Но Мастер лишь улыбнулся:
- Не нужно шума, дети мои. Вам всем хватит еды.
Наконец все карты были розданы; вопли прекратились, а ощущение страха и боли больше не вздымались волнами в бурю, оставаясь ровным сильным фоном. Мастер разъяснил, что выходить на охоту присутствующие будут в соответствии со значением величины масти карт. После чего, поклонившись Мастеру и остальным, из зала на охоту вышли первые тринадцать стригов – те, у кого оказались карты червонной масти. Вскоре в коридорах здания снова послышались многочисленные вопли, в которых были обреченное отчаяние, мольбы, боль.
Когда крики смолкли, в зал вошел один из слуг-людей – чуть побледневший, но выглядящий несколько заторможенным, и объявил, что все готово к следующей партии игры.
- Повеселимся, - Карел снова подмигнул Александеру, выходя в коридор. Пожав плечами, Александер двинулся следом.
Темные без окон коридоры замка и в самом деле напоминали лабиринт. Тем, кто впервые попал сюда, было легко заблудиться во всех этих лестницах, ответвлениях, ведущих порой в тупики или к замаскированным дверям, которые невозможно было открыть, не зная, как именно это делается. Особенно – обычным людям, охваченным ужасом и не способным видеть в темноте. Так что речи о том, чтобы не поймать жертву, не было; все сводилось к тому, насколько долго можно было гонять несчастных по замку. Обычно, людям давали некоторое количество времени, чтобы убежать подальше и возможность спрятаться, чтобы те посчитали, будто о них забыли и им все же удастся выбраться.
Проходя по одному из коридоров, Александер заметил привалившееся к стене тело. Женщина лет тридцати в разодранном в клочья платье, ноги широко раздвинуты и на них отчетливо заметны уже подсыхающие кровавые потеки. К правой ладони гвоздем прибита игральная карта. Горло вырвано напрочь. Значит – с ней развлекался Зден. Александер поморщился. Он не любил подобных игр с пищей. К тому же Зден вряд ли отдаст добычу, если эта принадлежала не ему. А это значит – с ним придется драться. Стриг наклонился, взял женщину за холодеющую уже руку, разглядывая значение карты. Свою он помнил отлично.
Краем глаза стриг заметил проскользнувшую мимо тень, а затем услышал где-то далеко впереди топот ног и короткий вскрик. Александер оставил безжизненное тело и пошел дальше. Голод усиливался, апатия прошла, уступая место раздражению. Теперь стриг был готов биться за любую жертву со своими собратьями. Впрочем, как он уже понял, затею с картами и жребием Мастер придумал лишь затем, чтобы его дети вошли в больший азарт, чем обычно.
Легкий топот ног, тяжелое сбившееся дыхание, и впереди мелькнули два стремительно удирающих силуэта. Слишком низкие и слишком худые, чтобы быть взрослыми, они держались за руки, точнее – чуть более высокий тянул второго за собой. Запах свежей крови тянулся за ними следом. Что же – если все жертвы метили так же, как и уже увиденную Александером женщину, то это вполне объяснимо. Начав преследование, стриг не особо торопился, прекрасно зная, что людям никуда не убежать; впрочем, он старался следить и за тем, чтобы его не опередил никто из сородичей.
- Руку… - рявкнул стриг, загоняя людей в какой-то тупик и заставляя их почти вжаться в каменную стену. Схватил тонкое запястье, резко развернул дрожащую окровавленную ладонь к себе. Карта была та. Запах крови бил в ноздри, все сильнее распаляя голод.
- Пане стриже, помилуйте! – Старший мальчишка рухнул на колени, стараясь заслонить собой девочку лет семи. Та смотрела на стрига широко раскрытыми от ужаса глазами, кажется, все же не до конца осознавая, что ей предстоит. – Пане стриже, пощадите хоть ее, не губите! – голос «защитника» был полон слез и отчаянной мольбы. В памяти стрига короткой вспышкой пронеслось воспоминание – крохотный ребенок в его руках, пронзительный женский крик… Александер, удерживая мальчишку за запястье, протянул другую руку к девочке, схватив ее за грудки. Та взвизгнула. Стриг резким сильным движением оттолкнул малышку в сторону стены. Раздался короткий хруст ломаемых костей, и маленькое тело расслабленно сползло на пол.
Мальчишка закричал – протяжно и тоскливо, как раненая и плененная птица, попытался вырваться, но добился лишь того, что сломанная кисть безвольно повисла плетью – Александер стиснул запястье жертвы словно клещами.
- Господи, прими… - Последний крик взметнулся к потолку и прервался, когда стриг рванул клыками нежную кожу горла.
* * *
Голод был утолен, однако какое-то ощущение беспокойства и томительной тяжести не отпускало. Сейчас Александеру хотелось напиться, но возвращаться в зал никакого желания не было. Он не чувствовал вины за то, что просто убил девочку. Если бы он выполнил просьбу парнишки и отпустил младшую жертву, то все равно кто-нибудь из обитателей замка уничтожил бы ее чуть позже, да и не отказался бы от пищи. Но та слабая и, право же, бессмысленная попытка защиты отозвалась в сознании стрига короткой, чуть щиплющей болью – будто укус комара.
Откуда-то донеслось ощущение отчаяния и… агрессии. Не стрижьей, вовсе нет. Александер с легким изумлением двинулся в ту сторону, откуда пришло это чувство. Пойманные для подобных игр жертвы никогда не испытывали к своим мучителям ничего, кроме леденящего их души ужаса. И тут вдруг такое…
В одном из коридоров столпились несколько обитателей замка, загнавшие в угол очередную жертву. В руках измученный погоней парень держал вилы…
- Хотите крови, твари, – разнеслось по коридору с весело-яростным отчаянием человека, которому некуда отступать и нечего уже терять, – идите и возьмите. А я полюбуюсь на то, как вы будете лизать ее с моих ног…
Миг – и все было кончено.
* * *
Уже потом, много лет спустя, вспоминая об этом, Александер фон Вегерхоф задавал себе вопрос - мог ли Бог простить того, кто лишил себя жизни ради того, чтобы не оказаться игрушкой и пищей для монстров? И – молился за прощение того, чьего имени он даже не знал, но кто своим поступком хотя бы частично вернул самого стрига к той, прежней жизни в единении с Ним.
Старые записи:
СТАРЫЕ ЗАПИСИ
- Подойди ближе, сын мой. Мне становится все труднее возвышать голос, чтобы меня услышали, - в еле разборчивом, тихом, словно шелест листвы на ветру, голосе звучит легкое сожаление.
Потрескивающий на столе огарок свечи – еще не более, чем минут на пятнадцать горения – не может разогнать подступающие сумерки, глядящие с улицы в скудно обставленную комнату. И тени, ложащиеся на лицо человека на кровати, делают это лицо почти черным, с более светлыми, почти рыжими пятнами, которые будто перемещаются по коже. В комнате остро и тяжело пахнет болезнью, каким-то отваром, которым пытаются поддерживать угасающие силы старика.
В окно стучится черная голая ветвь растущего у дома вяза. Равномерно и тихо, будто кто-то нерешительно просит впустить в дом. Свист ветра кажется ледяным шепотом и заставляет вздрагивать от холода, несмотря на то, что окно закрыто плотно. Погода на улице, обстановка комнаты, тяжелое и тягучее ощущение приближающегося конца – все это гнетет, давит – непонятно отчего. Ведь, вроде бы ничем не отличительный от других вечер, даром, что день зимнего солнцестояния. Солнце, ко всему прочему, скрытое тяжелыми тучами, закатилось уже давно.
Молодой человек в черной одежде делает несколько шагов, переступив через порог комнаты. Стараясь избавиться от неприятного давления на сердце и вернуть душе спокойствие, чуть крепче сжимает в пальцах четки. Перекрестившись на висящее на стене распятие, преклоняет колени перед кроватью умирающего. Касается губами руки.
- Я здесь, отец, - знает, что старик не видит. Для него этот темный вечер – совсем темен.
- Мальчик мой, мы оба знаем, что мое время на исходе. Господь призовет мою душу на суд Свой с минуты на минуту. И я хочу успеть… - голос прерывается сухим кашлем. Молодой человек поднимается с колен, подходит к столу и, налив из кувшина воды, возвращается напоить умирающего. Лежащий на кровати старик в детстве и юности заменил ему рано умершего отца, и оттого приближающая смерть оставит его совсем сиротой.
Больной пьет медленно, словно стараясь не упустить и запомнить это ощущение – прикосновение воды к губам. Благодаря аккуратным действиям молодого человека не потеряно ни единой капли драгоценной влаги. Затем старик медленно отводит глиняную кружку в сторону и поворачивает невидящий взгляд в сторону стола.
- Там... – он указывает на стол, - там лежат бумаги. Те самые: о Хамельне. Теперь их тебе хранить.
Молодой человек даже не оглянулся вслед указующему жесту, но ощутил, будто темнота надвигающейся ночи подступает к его сердцу и ложится на плечи тяжелым камнем. Ему казалось, что как только он возьмет в руки старый пергамент, то от далекого и страшного прошлого протянется тонкая нить, которая порвется в будущем; и именно он будет проводником для этой нити. Молодой человек поднялся от кровати старика. Поставил кружку на стол, пододвинул ее к кувшину. Подошел к окну, вглядываясь в темноту наступающей ночи. Словно отдаляя тот миг, когда придется взять рукопись.
- Юргхен… - прозвучало тихо. Так, как дядя звал его прежде – еще ребенком. – Ты чего-то боишься?
Обманывать умирающего было недобрым делом. Молодой человек помолчал, прислушиваясь к себе, перебирая бусины четок. Когда же пальцы коснулись простенького деревянного крестика, Юрген уже знал ответ.
- Да. Но я исполню то, что Господь и вы возлагаете на меня. – Он снова подошел к столу и решительно взял свернутый в трубку пергамент рукописи, повествующей об ужасных деяниях прошлого.
Крохотный огонек свечного огарка мигнул в последний раз, и вверх потянулась струйка дыма. Тихий вздох позади означал, что прежний хранитель рукописи уже стоит перед Престолом Божиим.
Нецелевое использование:
НЕЦЕЛЕВОЕ ИСПОЛЬЗОВАНИЕ
-Вальтер, я понял… Тут такое... - Дождавшись несколько недовольного бурчания «войдите» и нетерпеливо водворившись в кабинет начальства, Густав Райзе наткнулся на несколько рассеянный взгляд обера и хмурый – своего коллеги. Густав не удержался от того, чтобы подмигнуть Ланцу, отчего тот посмотрел еще более угрюмо.
- Можешь идти, Дитрих, – кивнул обер одному из сотрудников. Тот не преминул воспользоваться разрешением, стремительно выйдя из кабинета. Райзе проводил его ухмылкой.
- Так что ты хотел мне сказать? – Керн вопросительно поглядел на второго подчиненного, и тот расплылся в улыбке.
- Я понял, что происходит с той дамочкой, которая идет по делу Виссельберга.
* * *
Примерно полчаса назад Райзе спустился в пыточные камеры. Ланц, которого направили допрашивать свидетельницу по делу о применении малефиции, отказался от этого дела – твердо и решительно, но не объясняя причины. Дело дошло до ссоры, Керн орал, распекая подчиненного, но Ланц стоял на своем. Любопытным было еще и то, что пытать свидетельницу отказались и два палача, также не давая никаких разъяснений. Вот это уже было вовсе необъяснимо и непонятно. Палачи, мужики крепкие как мускулами, так и нервами, прекрасно понимали, что за отказ выполнять приказание могут поплатиться своим местом как минимум; а вот поди ж ты. Заупрямились, как два упертых барана. То, что это мог быть любовный приворот, по некоторым размышлениям ставилось под сомнение, но проверить не мешало и эту версию. И Керн направил в допросную Райзе. Тот, со своим отсутствием излишней щепетильности и наличием доли здорового цинизма, мог хотя бы попробовать разобраться в этом странном деле, оказавшемся не по зубам другому.
Войдя в допросную и тут же приказав привести женщину, Райзе быстро перелистал данные по делу. Марта Химмель – проходила сначала как свидетельница, но потом «прокололась» на том, что «совершенно случайно» назвала несколько компонентов одного из очень сильных и чрезвычайно редких снадобий, которое и было использовано при ритуале малефиции, тем самым попадая в разряд подозреваемых соучастников. Поняв, что выдала себя, Марта Химмель замолчала, и никакие уговоры, никакие угрозы и никакие предварительные пытки, которые официально пытками еще и не считались, не помогли. И, кстати сказать, вот на этих самых предварительных пытках и сломался отказавшийся работать Ланц.
Раздался стук закрываемой двери, нетвердые шаги. Райзе посмотрел на приведенную женщину. Несмотря на разбитые в кровь губы, рассаженную плетью кожу плеч, а также оставленные раскаленным прутом ожоги и хромоту от применения испанского сапога, выглядела она весьма миловидно. Разбитые губы складывались в улыбку, а в глазах зажегся какой-то странный лихорадочно-радостный огонек.
На первые официальные вопросы, заданные инквизитором, Марта Химмель отвечала спокойно и ровно. Да, она – Марта Химмель, двадцати пяти лет, жена плотника Карла Химмеля. Да, она видела, как ее соседка Магдала Одер вместе со своим полюбовником Клаусом Виссельбергом творили по ночной поре на дворе вышеупомянутого Виссельберга малефицию, чтоб извести жениха Магдалы. Сама Марта Химмель в такую позднюю пору тащила подвыпившего мужа из трактира – вот и видела. Нет, всего ритуала она не видела. Откуда узнала про состав снадобья? Какого снадобья, майстер инквизитор? Ничего такого она знать не знает и ведать не ведает… Знает ли она, что ей грозит в случае отказа говорить правду…
-Да. – По разбитым губам снова скользнула улыбка, во взгляде появился тот самый странный болезненно-жаждущий огонек, женщина чуть подалась вперед. И хотя тут же была жестко схвачена за плечо и усажена обратно на стул, но продолжала тянуться к Райзе, – да, знаю, майстер инквизитор. Только Вы можете запытать меня до самой моей смерти, а только все одно – неповинна я в том, в чем меня обвиняют.
Когда плеть засвистела по ее плечам, вздернутая за руки Марта извивалась, то стараясь отстраниться от ударов, а то будто бы подаваясь навстречу им. Растянутая же на горизонтальной дыбе, женщина не просто кричала от боли - ее протяжные стонущие крики были полны сладкой муки, а по телу пробегала дрожь возбуждения, несмотря на треск выворачиваемых суставов.
- Ах ты, сука подзаборная, – невольно вырвалось у Райзе. Он сглотнул, увидев, как наливаются возбужденные соски женщины, как…. – черт, – хрипло выругался он. Затем, приказав палачу «упрятать эту развратную паскуду» в «Железную деву», торопливо направился в кабинет начальства, на ходу переводя дух.
* * *
- Понимаешь, Вальтер, она... Ей нравится боль. Она получает от этого наслаждение, как если бы под мужиком была, – объяснял Густав оберу, впавшему от сего известие в подобие шока и замолчавшему на целых две минуты, и лишь потом вновь обретшему дар речи.
- Следи за языком, Райзе. И выбирай выражения, – возмутился пришедший наконец в себя Керн.
- Да тут следи – не следи, выбирай – не выбирай, а суть-то одна остается, – инквизитор с ухмылкой пожал плечами.
- Что Вы себе позволяете, Райзе? – рявкнул взбешенный такой развязностью обер, – примените более сильную пытку, чтоб у этой ведьмы все мысли о плотских страстях из головы повышибло! Мне Вас, что ли, учить?!
- Виноват, герр обер. Слушаюсь, герр обер. Никак нет, герр обер, – рявкал в ответ на разнос Густав Райзе, одновременно представляя себе, как очаровательно будет смотреться растянутая на дыбе – разумеется, не действующей, - полная страсти милашка Трудди…
Первый урок улицы:
ПЕРВЫЙ УРОК УЛИЦЫ
- Эй, братва, гляньте-ка – какой шплинт к нам пожаловал! – Оправдывая свою кличку, прогнусил длинный Нэзль и, судя по звуку, сплюнул на грязный пол заброшенного дома, где ночевала мальчишечья банда. Послышалось хихиканье. Длинного Нэзля многие в банде боялись: он был самый старший – уже пятнадцать – и умел не только чисто срезать кошель или «свистнуть» какую-нибудь безделушку у зажиточного горожанина, не только забраться в дом или лавку так, что не услышит ни один сторожевой пес, но еще и дрался яростно и жестоко. Новичков и слабаков Нэзль «учил» до тех пор, пока они либо не отдавали Богу свои несчастные души, либо не становились мастерами воровского дела, с которыми на дело пойти не стыдно, - по словам самого Нэзля. А угодить ему было непросто. Так что с пятнадцатилетним дылдой старались не ссориться.
Выбираться из темного тихого угла не хотелось, но все же любопытство – кого это угораздило нарваться на Длинного и его приспешников? – оказалось сильнее. Финк выкарабкался из-под лестницы ближе к месту действия. Тусклый свет предвечернего неба, проникший в грязный коридор сквозь пустые рамы окон и щели между досками стен, осветил стайку ребят в лохмотьях, окруживших еще одного мальчишку. Одет он был едва ли лучше обитателей этой развалины, разве что на куртке и штанах было чуть меньше заплат и прорех. Оглядывался мальчишка с настороженной опаской, как щенок, уже успевший в жизни не раз получить по загривку, но не знающий, чего именно ждать от этих конкретных людей.
- Эй, а я его знаю, - подал голос толстяк Шерц . Как Шерца еще не прибили свои и не замели городские стражи – для Финка оставалось загадкой, но так оно и было; неуклюжий толстяк раз за разом становился на стреме, когда мальчишки грабили дома или лавки, и ни разу не попался. Впрочем, совсем в дело, то есть на грабеж, его не брали, справедливо опасаясь, что по неуклюжести и неловкости своей Шерц все попортит.
- Знаешь? – Нэзль повернул к толстяку лениво-заинтересованную физиономию, и Шерц поспешно закивал.
- Ага-ага. Это племянник булочника, что живет неподалеку. Мы как-то хотели брать его булочную, но…
- Племянник булочника? – перебил Нэзль Шерца, не дав тому довспоминать «душещипательную» историю. Шерц закивал.
- Ну, раз так, то угости нас хлебушком, Бекер , – издевательски усмехнулся в лицо новичку Длинный. Подобострастное хихиканье усилилось. Если бы тут не было Нэзля, Финк окоротил бы остальных, потому как ему не особо нравилось, когда на новичков налетали, как стая голубей на подбитого сородича. Но поскольку тут все же был Длинный, Финк помолчал, только чуть подался назад, впрочем, не прячась снова в свою «нору», так как хотел досмотреть – чем же все кончится.
- Или, может, тебя самого угостить? – не унимался Нэзль. Он протянул мальчишке черствую заплесневевшую корку, и ребята грохнули со смеху, заметив, какой голодной жадностью загорелись глаза новичка и как он качнулся в сторону корки, протянув к ней руку. Еще больше смех усилился, когда длинный отдернул руку с коркой к себе. Но все тут же затихли, когда мальчишка все же изловчился и молниеносно выхватил корку из руки Насалена, запихнул в рот и попытался дать деру. Впрочем, он тут же наткнулся на Юшлиха-Лохмушу и Рыжего Кэфера , и был моментально отправлен обратно к Нэзлю.
- Ну ты и мразь, – со все той же пакостливой ухмылкой заявил Длинный. – Тебя приветили, а ты у своих в первый же день воровать?
- Вы мне не свои, – буркнул мальчишка, явно успевший все же проглотить уже корку, и тут же согнулся пополам от удара в живот.
- Научите его – как себя вести, – лениво приказал Нэзль приспешникам, следующим ударом отправляя дерзеца на грязный заплеванный пол. – Но… пока не убивайте.
Мальчишечий злой гвалт и звуки ударов заглушили единственный первый вскрик наказываемого.
- Эй… - Нэзль внезапно обратил внимание на Шерца и Финка, не принимающих участия в избиении. – А вы чего это в стороне стоите? Отмазаться хотите или присоединиться к этому шплинту? Так это можно устроить.
- Так я… это… - забубнил толстяк Шерц, – меня ж, если полезу, самого и зашибут – вон их сколько. А чего я себя за какого-то приблудыша подставлять буду? Он, может, загнется сегодня или завтра валит, а я страдай?
Нэзль заржал, слушая это объяснение: – Не загнется, я не велел. И не свалит. Ладно, черт с тобой. Отработаешь сегодня ночью на шухере.
Толстяк покладисто закивал, радуясь, что отделался так дешево.
Затем губы Длинного тронула нехорошая улыбка, и он повернулся в сторону Финка:. – Ну, а ты?
Тот пожал плечами. – Там и без меня народу много, только помешаюсь. Да и верно Шерц сказал – зашибут.
Нэзль пытливо поглядел на мелкого худощавого парня – не врет ли? Но по лицу Финка невозможно было понять что-либо, он лишь иногда морщился, когда слышал уж очень звучный удар башмака по телу.
- Ладно, хватит. – Решил наконец Нэзль. – Вы… - Он глянул на Финка и толстяка, - оттащите его куда-нибудь в угол. Коли и правда сдохнет – завтра выкинем падаль, нет – мы народ гостеприимный.
Мальчишки вновь расхохотались и, прекратив избиение, россыпью отступили от наказанного.
Когда Финк и Шерц подошли, чтобы выполнить указание Длинного и оттащить новичка куда подальше, то наткнулись на яростный взгляд, сверкнувший из-за огромного синяка, который назавтра наверняка еще нальется и станет чернильно-черным – кто-то из «воспитателей» смог-таки заехать наказываемому в лицо. Губы у него были разбиты, из носа текла тонкая струйка крови. Лежал мальчишка на боку, почти свернувшись в клубок, видимо, пряча живот и грудь, а также – кисти рук, но открыв при этом спину. Дышал он с трудом, как старый бродячий больной пес при последнем издыхании. Однако при попытке его приподнять, пацан дернулся в сторону.
- Сам, – прозвучало хрипло и невнятно.
Сам так сам, среди малолетних беспризорных преступников нянек нет ни для кого, а для того чтобы помогать кому-то – надо знать свою выгоду или крепко сдружиться с тем, кому помогаешь. Понятное дело, что новичку, да еще настроившему против себя самого опасного парня в банде, крепкая дружба с кем бы то ни было еще долго не светила, да и выгоды с него еще ноль. Финк вернулся обратно в свою подлестничную «нору», безжалостно вытолкав оттуда приютившегося было Карла маленького. Что будет с новичком, признаться, его вовсе не интересовало. Хотя от звуков возни, когда новичок пытался подняться, от звуков его дыхания, Финку пришел на память случай, когда они с мальчишками подкарауливали такого старого больного истощенного пса, а потом пришибли его камнем и зажарили, стянув у кого-то угли. Отчего-то от воспоминания стало пакостно. Финк был уже готов проклясть за него избитого мальчишку и все же добавить ему пару тумаков – от себя лично, но тут ему на глаза снова попался Карл мелкий, торопливо что-то жующий. Финк выбрался из угла, подошел к Карлу и, закатив тому затрещину, отобрал почти еще свежую морковину и сунул за щеку. Ну, подумаешь – подгнила с хвоста, да уже погрызена крысами, да и вообще от всей морковки, которую уже пожевал Карл, оставался небольшой кусок. Все еда. Отобрав добычу, Финк огляделся, разыскивая глазами новичка. Разумеется, делиться с ним отобранным он не намерен, просто интересно – куда уполз? Обнаружив вздрагивающее съежившееся тело у дальней стены дома, Финк кивнул самому себе и опять спрятался. Надо было успеть съесть спрятанную за щекой моркву, пока ее не отобрали уже у него. Уже почти совсем стемнело, и наверняка совсем скоро Длинный Нэзль подаст сигнал на вылазку в город.
Перевод:
Nasalend – гнусный (нем)
Fink – Зяблик (нем.)
Shertz – Шутка (нем.)
Backer- Булочник (нем.)
Jusschig – лохматый (нем)
Kefer– жук (нем)
@темы: Проза, По мотивам, Рифмой в строку